Программа конференции
«Ценностные основания научного познания»
(XV Фроловские чтения).
Открытие конференции – акад. А.А. Гусейнов.
Акад. В.С. Степин – Научная рациональность как ценность цивилизации.
Акад. В.А. Лекторский — Может ли научное знание быть товаром?
Д.ф.н. В.А. Луков – Ценность возраста – тезауросный подход.
Д.ф.н. П.С. Гуревич – Преображение ценностей в квантовой парадигме.
Д.ф.н. И.К. Лисеев – О роли аксиологических факторов в оценке функционирования научных систем.
Д.ф.н. Е.А. Мамчур – Особенности эмпирического обоснования современного знания.
Д.ф.н. В.И. Аршинов – Междисциплинарность в науке как ценность.
Д.ф.н. С.Н. Корсаков – Влияние Канта на концепцию И.Т. Фролова.
Д.ф.н. П.Д. Тищенко – Многоликая наука: храм, рынок, арсенал…
Д.псих.н. А.Ш. Тхостов – Психологический смысл ценностного отношения к науке.
Д.ф.н. Ю.М. Резник – К вопросу о ценностных основаниях философии И.Т. Фролова (ретроспективный анализ).
Д.ф.н. В.И. Кудашов – Ценностные ограничения научного познания: можно ли выйти за рамки антропоцентризма?
К.ф.н. Е.О. Труфанова – Является ли научное познание идеологической конструкцией?
Д.м.н. Л.Ф. Курило — Проблемы определения статуса эмбриона и плода человека при использовании методов биотехнологии.
Д.м.н. В.Л. Ижевская – Клиническое применение полногеномного анализа: надежда и этические проблемы.
Д.ф.н. А.Е. Воскобойников – Ценностные стимулы научного творчества.
Д.ф.н. Э.М. Спирова — Любовь как грань человеческого бытия и познания.
Д.ф.н. О. Попова — Человек, его цена и ценность: к проблеме коммодификации тела в научном познании.
Д.ф.н. А.Н. Фатенков — Ценность философии и притязания её мировоззренческих конкурентов.
К.ф.н. М. Кожевникова – Гибридный человек будущего: об угрозе потери природы человека.
К.ф.н. М. В. Рахимова – Гуны и геном.
Д.ф.н. Е.Г. Гребенщикова – Ценностные основания «открытой науки».
К.ф.н. И. В. Бормотов — Парадигмальный сдвиг в ценностных основаниях современного человека.
А.Е. Разумов – Познание истинных ценностей.
XV ФРОЛОВСКИЕ ЧТЕНИЯ
1 декабря 2015 г. в Институте философии РАН прошли XV чтения памяти выдающегося русского философа академика Ивана Тимофеевича Фролова (1929 – 1999). И.Т. Фролов ещё в 1970-х гг. говорил о необходимости совмещения когнитивных и ценностных аспектов в научном познании человека. В особенности, настаивал он, это необходимо, если происходит вмешательство в человеческую природу – генетику, психику, физиологию. В те времена всё это многим казалось утопией, сегодня – это – насущная проблема. Поэтому тема чтений – «Ценностные основания научного познания», вызвала большой интерес в Институте философии РАН и у коллег из других учреждений, вузов и регионов.
Открыл Чтения академик В.А. Лекторский. Он напомнил о том значении, которое имела деятельность И.Т. Фролова для нашей науки и философии. Особенностью мышления И.Т. Фролова была способность заглядывать далеко в будущее, обозначать пути познания, по которым мы идём сегодня.
В своём докладе В.А. Лекторский обрисовал эволюцию воззрений философского сообщества на проблему соотношения когнитивных и ценностных сторон научного познания: от былого противопоставления всё больше приходят к пониманию их взаимодействия. В обоснование нового понимания роли ценностей в познании В.А. Лекторский привёл мысль Маркса о том, что научное знание относится к сфере «всеобщего труда». При обмене и передачи знаний в выигрыше все участники. Знание не исчезает у того, кто им делится с другими. Поэтому всякая приватизация противна самой сущности научного знания. В наше время мы вступаем, таким образом, в весьма конфликтную сферу. Как быть со знанием, которое может затрагивать вопросы трансформации природы самого человека? Вот вопросы, которые встают перед научной философией, ярким представителем которой был И.Т. Фролов. Академик В.А. Лекторский подчеркнул, что философия не менее практична, чем прикладное знание, только в ином отношении. Она влияет на мировоззрение человека и общества, на стратегию принятия решений.
Выступивший затем проф. П.С. Гуревич говорил о трансформации ценностей в «квантовой парадигме». Если уточнить терминологию, то речь шла о хорошо известной в последнюю четверть века ментальности постмодернизма. Для этой ментальности не существует ни историзма, ни логики. Поэтому восприятие реальности приобретает фантомный характер. Происходит инфляция смыслов. Человеческая природа утрачивает константность. В этих условиях и расцвёл трансгуманизм, ценностная предпосылка которого – пренебрежение жизнью человека и человечества.
Д.филос.н. Е.А. Мамчурвыступила с позиций разведения познавательного и ценностного аспектов научной деятельности. Основное внимание докладчик уделила тем новым проблемам, которые возникают в теории познания в связи с переходом к изучению принципиально ненаблюдаемых объектов. Познаваемая реальность утратила человекоразмерность. В прошлое ушла теория отражения. Современный естествоиспытатель скорее конструирует реальность, чем отражает её. В современном познании проблема объективности отходит на второй план. Большую актуальность приобретают вопросы критики полученных результатов внутри научного сообщества. Тему нового типа отношений между субъектом и объектом познания продолжил д.филос.н. В.И. Аршинов. Он остановился на взаимосвязи идей экзистенциальной философии и квантовой механики. По оценке В.И. Аршинова парадигма современного познания – это парадигма сложностности. В этой парадигме поведение мира в целом может быть понято по модели единичного кванта.
Д.филос.н. П.Д. Тищенко остановился на проблемах функционирования науки в современном обществе и, соответственно, финансирования исследований. Тему продолжил д.психол.н. А.Ш. Тхостов, говоривший об известной «избыточности» науки в современном российском обществе. Д.филос.н.Ю.М. Резник сопоставил современное российское общество с перестроечным. Последнее было готово к тому, чтобы реализовать идею И.Т. Фролова об Институте, журнале и музее человека. Но «перспективы» человека остались в 80-х гг. прошлого века. Между тем, вопросы «фабрикации» человека настоятельно требуют гуманистического осмысления научной деятельности.
К.филос.н. Е.О. Труфанова рассказала о концепции конструкционизма в американской психологии науки. В идейном плане конструкционизм родственен конструктивизму в эпистемологии. В конструкционизме нейтральность субъекта познания отрицается, но с такой радикальностью, что саму истину рассматривают как инструмент социального влияния и власти в науке, а сциентизм – как идеологию. Подобное усечённое понимание науки не учитывает эвристичности как важной стороны научной деятельности. В этом наука выходит за рамки вопросов власти и влияния. С другой стороны, радикальная позиция конструкционизма сама выступает как своего рода идеология, нуждающаяся в критике.
Во второй половине дня заседания Чтений преобладали доклады прикладного характера. Д.б.н. Л.Ф. Курилоподробно осветила этические проблемы интеркорпорального оплодотворения. Д.м.н. В.Л. Ижевская рассказала о том, как результаты проекта «Геном человека» применяются для полногеномного анализа в медицине США. Генетическая диагностика постепенно становится столь же обыденной практикой, как забор крови. В результате удаётся диагностировать наследственные заболевания, некоторые формы рака на ранней стадии, возможные патологии развития плода, давать анализ предрасположенности к заболеваниям. В результате возникает проблема подготовки специалистов в области биоинформатики. Д.флос.н. Э.М. Спирова говорила о философско-психологических аспектах любви. Пребывающий в состоянии любви человек значительно меньше мобилизован, гораздо слабее того, кого сия «болезнь» не затронула. Но ещё Платон объяснил нам, что любовь есть тяга человека достроить свою целостность, стремление к совершенству. Человек находится в процессе становления, и в этом его уникальность. В докладе к.филос.н. О.В. Поповой речь шла о создании биобанков биолого-генетических образцов, о том, какие экономические и этические проблемы в связи с этим возникают. В частности: Какова стоимость телесных активов? В какой мере в биообразцах сохраняется индивидуальность их «биопроизводителя»? Каковы границы допустимого при серийном использовании препаратов из биообразцов, в частности, в отношении степени информированности согласия? Как отрегулировать вопросы патентного права на биообразцы? К.филос.н. М. Кожевниковапосвятила своё выступление социально-этическим и религиозным проблемам генетической инженерии, в которой происходит в той или иной степени совмещение в одном организме человеческой и животной природ. В ряде стран ведутся научные исследования в этой области, которые трудно контролировать. Направленная гибридизация человека стала возможной. Готовиться к этому надо не только биотехнически, но и философски. Как теоретически вписать в природу человека химер и гибридов? Понятие человек, возможно, придётся расширить.
Особенностью прошедшей конференции было активное участие представителей регионов России. Д.филос.н. А.Н. Фатенков (Воронеж) изложил взгляд на обсуждаемую проблему с позиций непозитивистского типа философствования. К.филос.н. М.В. Рахимова (Сургут) поставила вопрос о принципах интеграции в науках о человеке: в какой мере результаты, полученные в разных науках, могут дополнять друг друга? Редукционистский подход, по её мнению, в этом случае неприменим. Автор доклада высказала идею о том, что известный в философии индуизма феномен гун работает в ходе интеграции знаний о человеке. В докладе д.филос.н. Е.Г. Гребенщиковой шла речь о роли инноваций в современной биотехнологии, о формах аккумуляции финансирования на пилотные проекты, в том числе в Интернете. Она сообщила, что в последнее время вновь признан актуальным известный Асиломарский мораторий на потенциально опасные генетические исследования 1975 г., о котором в своё время много писал И.Т. Фролов. К.пед.н. И.В. Бормотов (Майкоп) говорил о парадигмальных сдвигах в ценностных основаниях современного человека. С.преп. З.Р. Садыкова (Уфа) остановилась на зависимости динамики ценностей общества от социокультурных изменений.
Фроловские чтения стали успешной формой развития научно-философского направления комплексного исследования человека. Новизна и насущность поднимаемых в докладах проблем каждый год привлекают внимание научной общественности.
Г.Л. Белкина, М.И. Фролова
И. Т. Фролов
Социально-этические и гуманистические проблемы современной науки.[1]
Мы переживаем трудный и опасный период истории нашей цивилизации, когда под угрозой находится само ее существование. Человек может оказаться и неразумным и негуманным, хотя и всемогущим, если силу его измерять в «единицах разрушения», а не созидания… Не потому ли сегодня чаще, чем когда-либо в прошлом, человечество обращается к первоосновным проблемам своего существования и развития, к тому, что с таким трудом создало современную цивилизацию и может так легко ее уничтожить. И так бывало всегда в истории человечества, когда над ним нависала угроза: локальная или, как теперь, глобальная.
В числе других важнейших факторов нашей современной жизни на нравственный суд человечества выносится и наука. Гуманистическая, нравственная оценка роли и значения науки в жизни человека и человечества — одна из примет того острого и напряженного беспокойства, с которым мы приближаемся к рубежу III тысячелетия.
Возникает фундаментальной важности вопрос: являются ли, в частности, социально-этические и гуманистические проблемы науки, о которых так много говорят сегодня, насущными проблемами самой современной науки или это проблемы современного общества, обеспокоенного возможными катастрофическими последствиями применения некоторых открытий науки, если они выпадают из-под социально-этического и гуманистического контроля? Допустимо ли вообще сегодня такое разделение целей и устремлений науки и общества и в каких формах может быть реализовано их действительное единство? Если попытаться непредвзято исследовать уже имеющиеся и возможные ответы на эти вопросы, то мы увидим, что они обладают сложной, диалектически противоречивой природой и скорее стимулируют новые исследования, чем завершают то, что уже достигнуто.
Наука в современном мире и современный мир пауки; новые тенденции в ее социальных и мировоззренческих основаниях и ориентациях; человек как субъект и объект научного познания, «социологизация» и «гуманизация» науки
Едва ли есть смысл напомнить здесь о вещах общеизвестных — о колоссальном возрастании роли науки в жизни современного общества, прежде всего в сфере производства. Общепризнано, что в результате научно-технической революции наших дней наука превращается в главную производительную силу общества. Будучи и сама по себе особым социальным институтом, она оказалась в весьма существенной зависимости от того, в какой форме исторически реализуется ее функционирование. Наука стала массовой и коллективной силой как по типу своей организации, так и по способам исследования, предполагающим зачастую концентрацию огромных материальных и людских ресурсов.
Но дело не только в этом. Для наших целей больше, пожалуй, имеет значение то, что современная наука, вызывая ощутимые изменения в сфере материального производства, становится одним из решающих факторов социальных преобразований, роста образования и культуры. И в этом смысле в принципе она оказывается силой, способствующей развитию самого человека, его творческих задатков и дарований. Однако еще Маркс отметил, что в классово-антагонистическом обществе даже чистый свет науки не может сиять иначе, как на фоне невежества. И это находит свое выражение еще и в том, что современная наука не имеет большого (а порой и вообще никакого) значения в жизни большинства людей, включая и население многих развитых в промышленном отношений стран… Обращаясь же к интересующим нас проблемам, мы не можем не видеть, что современная наука во многих случаях не только не сокращает, но, напротив, углубляет «человеческий разрыв». Способствуя росту знаний, наука приводит к еще большему отчуждению человека, которое и без того достигло угрожающих форм. Это находит свое выражение и в том, что массовое «научное производство» порождает такого же «частичного работника», как и крупное промышленное производство. В результате применения достижений современной науки на традиционных технологиях обостряется весь комплекс глобальных проблем современности, и прежде всего во взаимодействии общества и природы. Но самое главное состоит в том, что наука, будучи поставленной на службу милитаризму, способствует убийственной гонке вооружений, ведущей мир к бездне термоядерной катастрофы. Поэтому невозможно всерьез рассуждать о социально-этических и гуманистических проблемах современной науки, не учитывая, в частности, то, что, по данным ООН, сегодня в мире в военной сфере занято более 25% общего числа научных работников; на нее приходится около 40% всех расходов на научные исследования и опытно-конструкторские разработки.
Этим объясняется не просто разочарование в науке, но и страх перед ней как некоторой «угрозой»: она изображается порой в виде «ящика Пандоры», который таит в себе не только блага, но и неисчислимые бедствия для человека.
Создается ситуация, которая интерпретируется зачастую как «кризис науки», затрагивающий ее социальные и мировоззренческие основания и ориентации. И здесь мы видим по крайней мере два резко обозначившихся явления, которые как тенденции прокладывают себе путь в социальных и мировоззренческих установках самой науки и указывают пути преодоления этого кризиса.
Во-первых, наука как особая форма человеческой деятельности стремится к воссоединению с непосредственным субъектом этой деятельности — человеком, и это проявляется в том, что она из общественно отчужденной все больше становится «человечески измеримой», т.е. соотносимой с человеческими качествами и потребностями, выражаемыми не только, так сказать, в конечном счете в виде социальных целей и результатов, но и непосредственно. Достигается это на пути все большего усиления роли человека как субъекта научной деятельности (могущество технических средств познания хотя и возрастает, но уже теряет то, как казалось, «демоническое» значение, которое придавалось ему на первых этапах научно-технической революции). Кроме того, наука все более властно вторгается не только в социальную, но и в индивидуальную (порой интимную) жизнь человека, существенно преобразуя ее, подчиняя новым стандартам и структурам, которые не были известны ранее. Большое значение в этом процессе имеет также и то, что человек в единстве его социальных и биологических качеств становится одним из основных объектов научного познания — естествознания и социальных наук. И требование человеческих особенностей и условий исследования, выражаемое в необходимости ряда специфических правил и запретов, существенно деформирует даже такие нейтральные орудия познания, как эксперимент, в направлении учета многих факторов, не лежащих непосредственно в самом исследовании, но активно вторгающихся в него и выступающих как объективно необходимые. Это делает науку в еще более сильной степени зависимой от общества, т. е. «социологизированной», но вместе с тем эта связь как бы индивидуализируется, приобретает личностный характер, во многом теряет свои анонимно-отчужденные формы.
Во-вторых (и в связи с первым), тенденция к более четкой и непосредственной «социологизации» и «гуманизации» современной науки отражает более общие процессы, связанные с необходимостью социально-этического и гуманистического регулирования науки, управления ею в национальных, региональных и — что очень важно — глобальных масштабах. Речь идет при этом, разумеется, не только об институционно осуществляемом регулировании и управлении, но и об общественно значимом действии социально-этических и гуманистических принципов, выполняющих регулятивную роль в науке на уровне сознания и самосознания ученых, их нравственности. Философски это обозначается как мировоззренческая — научная и ценностная — ориентация науки и ученых, и здесь именно наблюдается нечто новое, выражающееся порой как радикально противоположное тому, что наука и общество знали до сих пор.
Как правило, эта новая ситуация связывается прежде всего с рядом внутренних изменений (в частности, в сфере методологии науки это выражается в отказе от обедняющих возможности научного познания неопозитивистских установок и ориентаций), а также с новым пониманием места и роли науки в системе современной культуры. Последняя тенденция наиболее отчетливо обозначается сегодня в ходе критики так называемого сциентизма, абсолютизации научно-технического подхода в решении основных человеческих проблем, противопоставляемого социальному и гуманистическому.
Дискуссии по этим вопросам показали как несостоятельность неумеренных притязаний сциентизма и его крайней формы — техницизма, так и необходимость более органического развития культуры в целом, включая гуманитарные ее сферы, взаимодействие науки и искусства и т. п., а главное, науки о человеке в его социальных и индивидуальных параметрах. Последнее становится главным потому, что не только сциентизм, но и грубый техницизм теперь вполне «уживаются» внешне, например, с интересом к искусству или политике как «хобби», и, однако, они высокомерно отвергают гуманитарную науку и культуру в целом, и в этом их опасная антигуманистическая, антикультурная роль, которая усиливается тем более, чем более высоким становится в обществе авторитет науки и техники.
Сложный, неоднозначный характер связей и отношений, господствующих в человеческом обществе, сегодня, как никогда в прошлом, накладывает свой отпечаток и на многие естественнонаучные проблемы, приобретающие не только новые параметры и масштабы, но и новое качество. Об этом свидетельствуют, например, так называемые глобальные проблемы, которые в своем развитии резко обозначили недостаточность любого научно-технического решения, взятого вне широкого мировоззренческого контекста, отвлекающегося от социальных и гуманистических аспектов и сторон этих проблем.
…Обращаясь к проблеме ценностей в связи с научным познанием, мы в несколько иных аспектах будем характеризовать социально-этические и гуманистические проблемы современной науки, и это требует отдельного рассмотрения.
Познание и ценности: принцип объективности в науке и ценностные аспекты истины; ценность науки, лженаука и антинаука
Мы будем исходить из того более или менее признанного определения, согласно которому ценность — это своеобразная форма проявления отношения между субъектом и объектом, при котором свойства объекта подвергаются оценке в соответствии с тем, как они удовлетворяют потребности субъекта[2]. При этом последние, будучи потребностями общественного субъекта, порождаются обществом, а следовательно, и оценка тех или иных материальных или идеальных явлений действительности выступает как общественно значимая, позволяющая человеку свободно (на основе познанных закономерностей) ориентироваться в окружающем мире и преобразовывать его в процессе творческой деятельности. Поскольку же деятельность человека имеет целенаправленный характер, она также обладает некоторыми аксиологическими свойствами, так как в ходе нее осуществляется то, что еще должно стать соответствующим цели. Оценка того или иного становящегося явления через цель (отношение целесообразности) ближе всего, может быть, показывает единство — при всем их различии — ценностного подхода с научным, где целевой подход является одним из эффективных методов познания.
К. Маркс блестяще показал это, охарактеризовав особенности прежде всего практической трудовой деятельности человека, в процессе которой заранее поставленная цель, как закон, определяет способ и характер его действий. «Практическое созидание предметного мира, — писал он, — переработка неорганической природы есть самоутверждение человека как сознательного родового существа… Человек производит даже будучи свободен от физической потребности, и в истинном смысле слова только тогда и производит, когда он свободен от нее… Человек умеет производить по меркам любого вида и всюду он умеет прилагать к предмету соответствующую мерку; в силу этого человек формирует материю также и по законам красоты»[3].
Такой подход распространяется и на научную деятельность. Соответственно ценности не только не отделяются от научного познания, но рассматриваются в неразрывной связи и взаимодействии с ним. Основной принцип научного познания — его объективной истинности — органически сочетается с наличием ценностных отношений как внутри самого научного познания, являющегося достижением определенной цели — истины — соответствующими ей средствами, так и со стороны общества, соотносящего науку в целом, понимаемую в качестве специфически человеческого средства ориентации человека в мире, со своими целями, выступающими как утилитарно-практические и нормативные или идеальные критерии достигаемой в итоге оценки.
Рассматривая научное познание и науку в целом под таким углом зрения, мы ставим ее в объект-субъектные отношения и включаем прежде всего в сферу методологического анализа, в ходе которого устанавливается соответствие знания действительности. «Что есть истина?». Этот вопрос возникает не только в его евангелической интерпретации — она также имеет известное основание, — но и в том смысле, который мы связываем с аксиологическим отношением. Вспомним Гегеля, который так поэтично говорил о «дерзновении искания истины», о вере в могущество разума как первом условии научных (для него — философских) занятий. «Человек, — подчеркивал Гегель, —должен уважать самого себя и признать себя достойным наивысочайшего… Скрытая сущность вселенной не обладает в себе силой, которая была бы в состоянии оказать сопротивление дерзновению познания, она должна перед ним открыться, разверзнуть перед его глазами богатства и глубины своей природы и дать ему наслаждаться ими»[4]. Как видим, познание и ценности органически взаимодействуют здесь, поскольку и то и другое выражается через творческую, деятельную сущность человека[5].
Ценностные суждения в науке, касающиеся логической структуры знания, аксиологического базиса методологических норм и отношений внутри научного сообщества, по крайней мере в одной из этих сфер, в равной мере присущи не только социальным и гуманитарным наукам, где они попросту неустранимы, но и естествознанию, поскольку они проникают в него также через философскую ориентацию и методологический базис. И в этом смысле можно сказать, что нет науки, свободной от ценностей. С другой стороны, тот факт, что познавательная деятельность является аксиологически ориентированной, не выражается в содержании знания как нечто лишающее его атрибута объективности. Это не означает, конечно, что в каждом отдельном случае ценностный подход, в частности в логической структуре знания и в сфере его методологии, выступает только в своей конструктивной функции. Его деструктивная роль в науке приводила и приводит, как мы знаем, к порождению всякого рода лженаучных и антинаучных построений. Это и дало основание К. Марксу сказать всвое время, что «человека, стремящегося приспособить науку к такой точке зрения, которая почерпнута не из самой науки (как бы последняя ни ошибалась), а извне, к такой точке зрения, которая продиктована чуждыми науке внешними для нее интересами, — такого человека я называю “низким”»[6].
Как видим, Маркс выносит определенную оценку поведения внутри научного сообщества, исходя из того, как соблюдаются (или нарушаются) в познавательной деятельности ученого методологические нормы, выступающие вформе определенных ценностей, среди которых главным является поиск истины, отклоняющий не просто внешние для науки интересы и потому только, что они внешние, а именно чуждые ей, а потому и внешние. Подчеркнуть это тем более необходимо, что ценностная ориентация научного познания (в том числе философская и идеологическая направленность), если она мотивирована объективно, т. е. и сама оказывается результатом научного познания, уже не выступает по отношению к нему как нечто чуждое, а потому и внешнее, способное лишь искажать истину. Но это самостоятельный и большой вопрос, который требует отдельного рассмотрения, выходящего за рамки данной статьи.
В интересующем нас аспекте важно отметить, что критерий объективной истинности распространяется в известном смысле и на ценностные суждения в науке, касающиеся не только логической структуры знания и аксиологического базиса его методологических норм, но и философской, идеологической направленности, понимания общих целей и соответствующих им средств научного познания. И в этом плане, конечно, не могут не вызывать возражения не только сциентистские утверждения о том, что истинное, объективное знание противоположно ценностному подходу, включающему идеологические, гуманистические и социально-этические оценки (Ж. Моно и др.), но и постпозитивистские концепции «философии науки» (Т. Кун, П. Фейерабенд и др.), в которых вообще проблема объективной истины в науке считается чуть ли не бессмысленной и то или иное понимание истинности научных суждений ставится в зависимость лишь от характера принятой «парадигмы»[7].
Отвергая релятивистские подходы, мы ориентируемся на диалектико-материалистическое понимание объективной истины, соотношение в ней относительных и абсолютных сторон, причем она выступает для нас и в виде своеобразной «мерки или модели, к которой приближается наше относительное познание»[8]. Характерно, что В. И. Ленин употребляет в данном случае именно эти понятия — «мерка» и «модель», которые весьма отчетливо обозначают также методолого-нормативный (и в этом смысле аксиологический) характер объективной истины, и это еще более усиливается ленинским положением о том, что «истина есть процесс»[9].
Исходя из сказанного, можно, по-видимому, не стирая качественного различия между познанием истины и ценностным подходом, распространить и дальше на последний некоторые характеристики объективной истины, относящиеся, в частности, к диалектике ее относительных и абсолютных сторон. Тем самым мы приходим к признанию не только относительных ценностей, но и абсолютных, универсальных, существующих в качестве своеобразных «мерок», «моделей» и пр. В интересующем нас аспекте, т. е. при рассмотрении ценностных отношений в их методологическом значении, это может дать, как я думаю, надежные критерии, отличающие истинную науку от лженаучных и антинаучных построений.
Наука опирается на ряд методолого-нормативных ценностей, имеющих во многих случаях именно абсолютное, универсальное значение (общие принципы, законы познавательной деятельности — наблюдения, эксперимента, умозаключений и пр.), и всякий релятивизм может лишь размывать критерий объективной истинности знания, приводить к субъективизму. С другой стороны, развивающееся познание вносит элементы относительности в самое истину как процесс, и здесь всякое нарушение принципа относительности может приводить к закостенению мысли, догматизму, авторитаризму, подменяющему исследование простой апелляцией к мнению той или иной выдающейся личности, признаваемой в данный момент истории ее вершителем. На этих именно отклонениях от гармоничного единства познания и ценностей основываются лженаука и антинаука, которые соответственно всегда означают нарушение принципа объективной истинности знания и вместе с тем либо доминирование ложно понятых ценностей, либо отрицание вообще каких-либо ценностей. Правда, в наш век это никогда не провозглашается открыто, и мы можем судить о ложности тех или иных ценностных установок, лишь объективно соотнося их с конечным результатом процесса, в общей ориентации которого они принимают участие.
Такое положение наблюдалось многократно в историинауки. Вспомним хотя бы не такие уж далекие от нас лженаучные и антинаучные попытки, исходя из ложно интерпретируемых философских установок отвергнуть теорию относительности, кибернетику, а в отношении генетики еще и создать особую науку о наследственности и ее изменчивости — «материалистическо-диалектическую» в противовес «идеалистическо-метафизической». Все это сопровождалось не только попытками размыть границы между истиной и ложью в самой науке, но и поменять их местами, причем философски ориентирующие, ценностные установки подвергались такому же искажению и выступали уже как лжедиалектические, априористические идогматические, что создавало питательную почву для антидиалектических выводов. Как видим, искажение ценностных отношений в той или иной науке ведет к общей деформации самих этих ценностей и ценности науки как таковой. Последнее ведь связано не только с ее социальным статусом, но определяется и внутренней структурой. Ценность науки проявляется вобщем контексте человеческой деятельности как средство достижения социально значимых целей этой деятельности. С этим связана принципиальная оценка науки в ее отношении к обществу и человеческой личности, но это определяет иболее конкретное понимание смысла иориентирующего значения социально-этических и гуманистических принципов (регулятивов) научного познания. Вопрос этот требует отдельного рассмотрения применительно к современной науке.
Социально-этические и гуманистические принципы (регулятивы) современного научного познания; этика науки, этический кодекс ученого и общие этические ценности человечества
Здесь прежде всего следует отметить, что в предшествующем изложении, призванном создать и некоторые общие предпосылки для анализа вопросов, к которым мы теперь подошли, речь постоянно велась о науке вообще, без подразделения ее, как это обычно делается, на так называемые «чистые», фундаментальные и прикладные дисциплины. В интересующих нас аспектах различие между этими научными дисциплинами (или науками) определяется зачастую тем, что в отношении первых вкачестве высшей ценности выступает истина, тогда какво вторых она служит лишь средством достижения некоторой практической цели. Иначе говоря, в фундаментальных науках истина является самодостаточной ценностью, а в прикладных — инструментальной. Это различие существенно; оно связывается также с различием степени внутрисоциальной автономности этих наук и доводится даже до того, что для них предполагается наличие двух особых, качественно отличающихся друг от друга систем ценностных отношений — социальных критериев, мировоззренческих ориентаций, этических или гуманистических принципов.
Конечно, исходя из этого, легко объяснить, например, причины сциентистско-техницистских, прагматически-утилитарных взглядов как порождение, в частности, прикладных наук. Однако, мне кажется, тем самым мы уходим от анализа и во многом попросту снимаем проблему. На самом же деле во всей своей полноте она только и возникает как острая современная проблема именно тогда, когда мы перестаем абсолютизировать различия между фундаментальными и прикладными науками в их отношении к истине и ценности и начинаем рассматривать их как нечто единое (не отрицая известных различий между ними).
В самом деле, именно наука в целом, как особый социальный институт общества, определяет свою ценность в качестве средства достижения практических целей человечества, и это относится, следовательно, не только к прикладным наукам, но и к фундаментальным (по принципу — «нет ничего практичнее, чем хорошая теория»). Именно наука в целом (а не только фундаментальная) может выполнить эту свою основную социальную функцию лишь тогда, когда она непосредственно ориентируется на поиск истины как свою цель, исходит из объективности знания как высшей ценности, а не руководствуется некоторым «оптимумом» достижимого в данных условиях, на что главным образом должны быть ориентированы якобы прикладные науки, включая политические. Конечно, в фундаментальных и прикладных науках эти акценты расставляются по-разному, но тем не менее главным остается то общее, что их объединяет и вообще характеризует науку как поиск истины и средство ориентации человеческой деятельности.
И это приобретает особое значение, когда мы обращаемся к социально-этическим и гуманистическим принципам научного познания, выполняющим важную регулятивную роль в современных условиях. Наука для человека — только такая общая социально-этическая, гуманистическая ориентация дает, как я думаю, универсальную основу для оценки науки под углом зрения ее способности к обслуживанию человека, подчинения ее имманентных целей общей цели социального развития человечества, в силу чего реализация сущностных сил человека становится самоцелью. И не случайно К. Маркс говорил: «…Общество, то есть сам человек в его общественных отношениях»[10]. По Ф. М. Достоевскому же, и «закон я сливается с законом гуманизма». Конечно, мы знаем, что тот же Ф. М. Достоевский (а сегодня эти взгляды разделяют многие «критики науки») склонен был, как и Л. Н. Толстой, представлять зачастую научное знание (противопоставляя его «мудрости» в евангелическом духе) как силу, чуждую человеку, за которую он должен был заплатить непомерно дорогой ценой[11].
Значит, возникает вопрос не только о ценности истины, но и о ее цене, причем «точкой отсчета» выступает здесь человек, его благо. Последнее, правда, никогда не определялось точно и всегда имело относительный характер, наполняясь конкретно-историческим содержанием в зависимости от разнообразного комплекса условий (в том числе социальных и т. д.); однако оно тем не менее реально выступало как некоторая универсальная ценность. Вот почему в этом исходном пункте недопустим какой бы то ни было релятивизм, поскольку он подрывает самую основу гуманистической этики. Выбор не может быть между этическим (гуманным) и относительно этическим (целесообразным, необходимым). Это, как хорошо подчеркнул А. Швейцер, во всех случаях должно ясно осознаваться как по крайней мере частичное нарушение каких-то исходных принципов этики и гуманизма[12].
Эти на первый взгляд, может быть, несколько общие рассуждения имеют вполне конкретное содержание, определяемое, в частности, той ситуацией, которая существует в современной науке в ее связи с человеком и обществом. Именно сегодня, как никогда, вероятно, в прошлом, остро стоит вопрос о цене, которую должно (или не должно) заплатить человечество за ту или иную истину, открываемую, в частности, в ядерной физике, молекулярной биологии и т. п. — науках фундаментальных, а не прикладных, на которые (как и на технику) легче переложить весь груз моральной ответственности, а им, в свою очередь, еще легче возложить его на общество, потребности которого они, как считается, удовлетворяют, руководствуясь лишь принципом необходимого, целесообразного, «оптимального» (эффективного) и пр. в данных условиях. Никто не может уйти от проблемы этического выбора, и оценка тех или иных необходимых решений — в случае их несовпадения с этическими, гуманистическими нормами даже в малейшей степени — как нарушение этих норм (и значит — как неизбежное, может быть, но все же зло) позволяет удерживать развитие негативных процессов на строго определенном уровне, бороться с ними, имея ясную перспективу. Этим отличается отстаиваемая здесь позиция не только от этического релятивизма и нигилизма (сциентизма), но и от той «критики науки», которая выступает с руссоистских позиций, предлагает затормозить, в частности, научно-технический прогресс (концепции «контркультуры», «нулевого роста» и пр.). Для нас ясно, что именно более глубокое и всестороннее, гармоничное развитие научно-технического прогресса на благо человека только и может привести к «снятию» негативных последствий науки и ее применений, но достичь этого можно лишь в социальных условиях, которые также ориентированы на благо человека как свою высшую цель.
Дискуссии по этим вопросам ведутся в современной науке и философии в основном в связи с решением конкретных проблем о допустимости или недопустимости техили иных исследований, которые либо сами по себе, либо в результате их технических применений могут угрожать человеку и человечеству. Речь идет теперь не только об исследованиях в ядерной физике; в существенной степени затрагиваются также молекулярная биология, генетика, медицина, психология и др. Мне уже приходилось не раз писать об этом[13], а потому я не буду подробно рассматривать относящиеся сюда факты, ставшие, как я думаю, достоянием широкой общественности. К тому, что уже сказано о социально-этических и гуманистических принципах (регулятивах) современного научного познания[14], я хочу добавить ряд мыслей, которые касаются в основном двух вопросов: во-первых, так называемой дилеммы науки и морали, а во-вторых, этических кодексов ученых и их взаимосвязи с общими этическими ценностями человечества.
Известно, что в ходе дискуссий о допустимости и недопустимости (по морально-этическим и гуманистическим соображениям) тех или иных медицинских экспериментов на человеке, об этических принципах генетического контроля генно-инженерных работ, ряда психологических исследований, экспериментов и их применений в поведенческих науках, содержащих возможность манипулирования личностью, и пр. высказывалась в общем-то обоснованная мысль о том, что мы не можем и дальше продолжать размахивать «флагом Галилея», исходить из принципа «ничего, кроме…» (имеется в виду — кроме «чистого» исследования) и т. п. Полагается при этом, что здесь современная наука порывает с просветительским пониманием социального и человеческого значения знания и начинает следовать кантовской «модели», в которой отсутствует прямая, однозначная связь между знанием и моралью. Более того, выдвигается некоторая, присущая якобы именно европейской традиции дилемма науки и морали, являющихся, как считает, например, Г. Стент, «парадоксальными аспектами разума», «комплементарность» которых (как следствие разрыва между объектом и субъектом) можно устранить, лишь обратившись к восточной философии, где нет такого разделения субъекта и объекта, как в европейской[15].
К тому, что мне уже приходилось говорить об этом, возражая, в частности, Г. Стенту, я хочу добавить, что, по-видимому, и мы сами порой слишком резко отделяем себя от традиций науки, называемых «просветительскими», и слишком резко подчеркиваем, что-де наука сама по себе не является «ни добром, ни злом», что все исключительно определяется социальными условиями ее функционирования и т. п. Конечно, между наукой и моралью есть не только различия, но и известные противоречия, так как они являются разными формами общественного сознания. Однако эти противоречия не носят характера антиномий. Разумеется, прав был Монтень, когда говорил, что человек добрых нравов может иметь ложные взгляды, истина же порой исходит из уст злодея, который сам в нее не верит. Однако признавать полный «этический нейтрализм» науки значит отказываться от понимания первоосновной, так сказать, принципиальной ее сущности как силы, служащей человеку, его благу, а следовательно, моральной и гуманной по природе своей, которая может либо адекватно проявляться в определенных условиях, либо извращаться в других, неблагоприятных для нее обстоятельствах.
Такой подход, утверждающий некоторый идеал науки как ее цель, выполняет, я думаю, важную регулятивную роль, и он может быть распространен и на понимание социально-этических и гуманистических принципов (регулятивов) современной науки, которые поэтому, я полагаю, нельзя трактовать как нечто внешнее для нее, действующее лишь на уровне научного сообщества или общества в целом. Здесь, видимо, как и в исследованиях истории науки, недопустимы крайности «интернализма» и «экстернализма». Этика науки, следовательно, не может быть построена, не только исходя из самого научного познания (т. е. норм, на которые оно опирается в своем движении к объективной истине), но и как такая регламентация поведения ученого, которая учитывает его исключительно в качестве члена научного сообщества и общества в целом. С другой стороны, было бы неправильным изолировать, а тем более противопоставлять эти подходы, исходя из некоей дилеммы науки и морали. Этика науки должна органично соединять их, и основой здесь выступает понимание единства научного познания и ценностных подходов, понимание науки как социального института, сущностное предназначение которого определяется гуманистическими идеалами, оказывающимися, следовательно, доминирующими и в отношении «чистого» исследования.
В этой связи возникает еще один важный вопрос: является ли этика науки самодостаточной, может ли она выполнять функции главного регулятива научного познания?
Вопрос этот отнюдь не надуманный. Как известно, в дискуссиях, в частности, по этическим аспектам проблем, связанным с генной инженерией (в особенности тогда, когда речь шла о моратории на ряд исследований в этой области), многими западными учеными акцент делался именно на саморегулировании науки, ограничиваемом в основном уровнем моральных обязательств и оценок, исключающем «внешний контроль», под которым имелись в виду всякого рода государственные и общественные регламентации научных исследований.
По-видимому, следует ясно определить, что, хотя этика науки утверждается как жизненно необходимое условие функционирования гуманистически ориентированного научного познания и альтернативы этому не существует ни для науки, ни для человечества, однако наука не может регулироваться лишь на этическом уровне, ее способность к этическому самоконтролю не решает все. Этические принципы науки не могут рассматриваться изолированно от других форм ее ценностной ориентации, прежде всего от социальных факторов. Их нельзя отрывать от общих этических и гуманистических ценностей. Поэтому в более точном смысле речь может идти не просто об этике науки, а о социологии и этике науки как едином комплексе и, может быть, специальной научной дисциплине.
Это определяет и наше отношение к возможности и необходимости создания единых этических кодексов, призванных регулировать научное познание в областях, затрагивающих жизненные интересы современных и будущих поколений людей. Хотя сегодня ведутся интенсивные исследования в этой области и уже предложено немало интересных проектов, их роль я оцениваю в основном как стимулирующую, каталитическую. В настоящее время главная проблема заключается, на мой взгляд, в том, чтобы осуществлять более эффективный контроль за исполнением уже принятых социально-этических и правовых установлений, кодексов и соглашений.
Мы отрицательно относимся ко всяким попыткам под благовидным предлогом заботы о прогрессе науки как-то освободиться от них, объявить их и вообще любые дискуссии об этических проблемах науки (в частности, о социально-этическом регулировании генно-инженерных работ) «вредными», тормозящими прогресс научных исследований.
Наши ученые поддерживают все предложения и действия, направленные на то, чтобы многие исследования, например, в области генной инженерии, находились под действенным контролем общества. Именно поэтому мы положительно оценивали и оцениваем предложения о моратории на некоторые виды этих исследований и пр. Мы понимаем всю ограниченность и противоречивость такого рода мер, в частности утопичность идеи о саморегулировании науки с помощью одних только морально-этических установлений, о чем уже шла речь выше. Однако и такая форма протеста против возможного антигуманного использования науки не должна, по-видимому, сбрасываться со счетов, даже если имеются факты, показывающие, что в ряде случаев заправилы научно-технического бизнеса используют эту форму протеста в своих целях, весьма далеких, разумеется, от истинных интересов науки и человечества.
Обобщение и выводы: на пути к новому типу науки; глобализация научных проблем и их решения; необходимость мыслить и действовать по-новому; новый этос науки и новый гуманизм
По-видимому, мы сегодня, обращаясь к социально-этическим и гуманистическим проблемам науки, можем довольно четко определить не только поляризацию сциентистских и антисциентистских подходов, но и внутри последних выделить научные, лженаучные и антинаучные концепции, реалистические установки и многообразные варианты пессимизма, алармизма, конформизма и утопического оптимизма. Конечно, и с позиций реализма мы обязаны видеть не только трудности и опасности, создающие угрозу будущему человека и человечества, но и ясно обозначенные позитивные тенденции, вселяющие оптимизм и надежду. Эти объективные тенденции стихийно охватывают современную науку в общемировом, глобальном масштабе. В ней все больше проявляются сознание ответственности за будущее человека и человеческой цивилизации, критический подход ко всему, что может привести ее к катастрофе. Ведь, как говорил еще А. П. Чехов, «сколько погибло цивилизаций… потому что в свое время не было хороших критиков».
Надо надеяться, что минует это трудное и. опасное время и, несмотря на все несовершенство нашей цивилизации, созданной с помощью науки, человечество устремится вперед — к истине и добру. Конечно, одной надежды мало, нужны соответствующие действия, вдохновляемые новыми идеями, новым пониманием науки и гуманизма, которое дает философия — любовь к мудрости и к человеку как носителю ее, выполняющая свою интегративную, критическую и ценностно-регулятивную, аксиологическую функцию в современной науке. И в этом, тоже, кстати говоря, научная и практическая ценность философии (хотя она в принципе и является самоценной и как самодостаточный элемент культуры не нуждается в утилитарном определении своего значения).
В историческом манифесте Рассела—Эйнштейна говорилось в свое время: чтобы сохранить жизнь на нашей планете, мы — как «представители рода человеческого» — должны научиться мыслить по-новому и предпринять практические шаги, исключающие войну и гонку вооружений. Отсюда пошло знаменитое Пагуошское движение ученых, и, отмечая его 20-летие, академик М. А. Марков остро поставил вопрос: «Научились ли мы мыслить по-новому?»[16]. Однозначный ответ на этот вопрос не был дан, и его, по-видимому, нельзя дать и сегодня: есть известное продвижение вперед, но остается много нерешенных проблем и возникли новые, еще более сложные и острые. К их числу относятся и те проблемы, которые принято называть глобальными.
Научно-технический прогресс в его связи с развитием человека и общества как раз и является одной из таких проблем. Сегодня мы наблюдаем все большую глобализацию и внутри самой науки (это проявляется в междисциплинарном синтезе, взаимодействии и интеграции наук[17]), и в ее социальном развитии, включая социально-этические и гуманистические «параметры». И здесь также стоит проблема «научиться мыслить по-новому». В аспекте научного познания это означает научиться мыслить диалектически; в отношении ценностей, включая социально-этические и гуманистические, это означает переход в глобальном масштабе к новому этосу и новому гуманизму. Дальнейшее развитие его связано с преобразованиями как в сфере методологии науки, так и в ее отношении к практике и человеку: оно предполагает такую структуру, в которой наука, ценности, гуманизм будут находиться в диалектическом единстве и взаимодействии. И это будет тот новый тип науки, который сегодня видится, может быть, больше как идеал или цель. Но ведь, как поэтически выразил это Г. Аполлинер, — «мы ведем постоянно сраженье на границах грядущего и беспредельного».
[1] Доклад на III Всесоюзном совещании по философским и социальным проблемам науки и техники (1981 г.)
[2]Еще И. Кант, характеризуя особенности эстетического суждения, отмечал, что приятным каждый называет то, что доставляет ему наслаждение; прекрасным — то, что ему только нравится; хорошим — то, что он ценит, одобряет, т. е. в чем он усматривает объективную ценность (см.: Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1966, т. 5, с. 211).
[3]Маркс К.; Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956, с. 566.
[4]Гегель. Соч. М.; Л., 1929, т. 1, с. 16.
[5]Напомню в этой связи «нестрогое», может быть, но очень интересное определение Ф. М. Достоевского: «…Истина — поэтичнее всего, что есть на свете, особенно в самом чистом своем состоянии» (ДостоевскийФ.М. Полн. собр. художеств, произв. М.; Л., 1929, т. XI, с. 123).
[6]Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 26, ч. II, с. 125.
[7]См. в частности: Кун Т. Структура научных революций. М., 1975. Автор рассматривает здесь «парадигмы» в их нормативной функции (как «наборы предписаний», «общепризнанные образцы» и пр.), т. е. как ценности (см. с. 232—234), однако он, в сущности, отвергает критерий объективной истинности знания, т. е. его соответствия вне нас существующей реальности, и сам не возражает против характеристики этих позиций как релятивистских (см. с. 259 — 260).
[8]Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 18, с. 139.
[9]Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 183.
[10]Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 46, ч. II, с. 222.
[11]Вспомним знаменитые слова Ивана Карамазова: «Да весь мир познания не стоит тогда этих слезок ребеночка к “боженьке”… Я утверждаю заранее, что вся истина не стоит такой цены».
[12]См.: Швейцер А. Культура и этика. М., 1973, с. 322.
[13]Наиболее полно все это обобщено в книге «Перспективы человека» (гл. 2, 5 и 6).
[14]Из работ последнего времени мне хотелось бы обратить внимание, в частности, на превосходную статью Б. Г. Юдина «Этика научного исследования» (Природа, 1980, № 10).
[15]Эти идеи Г. Стент развил в своем докладе на XVI Всемирном философском конгрессе (1978 г.). См. обэтомвмоейстатье «Жизньипознание». (Вопр. философии, 1979, № 8).
[16]Вопр. философии, 1977, № 7.
[17]Об этом см.: Кедров Б. М. О современной классификации наук. —Вопр. философии, 1980, № 10.
В.А.Лекторский
Может ли научное знание быть товаром?
Сегодня, когда товарно-рыночные отношения проникают во все поры общества, само название статьи может вызвать недоумение. «А почему бы и нет?», воскликнет читатель. Если искусство всё более превращается в шоу-бизнес, если даже бывший министр образования и науки заявил о том, что образование – не что иное, как сфера услуг (один продаёт образовательные знания, другой их покупает — сам или через посредство государства), то почему наука должна быть вне сферы рынка? Ведь даже наш великий поэт сказал: «Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать», К тому же сейчас весьма популярны попытки понять все общественные и межличностные феномены — начиная с политических и кончая семейными — в рамках экономической модели рационального выбора: взаимоотношения издержек и прибыли (разработчики этой модели удостоились престижных международных премий). Многие считают, что это и есть свидетельство того, что современная цивилизация наконец-то вступает в рациональную стадию, которая с этой точки зрения и есть то, что называют «обществом знания». Это общество основано на производстве и использовании знаний (прежде всего научных). А сама наука как главный источник этих знаний тоже должна с этой точки зрения управляться на основе рационально-экономических соображений: учёных нужно рассматривать как производителей и продавцов особого рода товара — знаний, а последние могут покупаться, перепродаваться, а главное приносить прибыль в виде создания новых технологий. Между прочим, именно эта идея во многом лежит в основе той реформы, которую ныне претерпевает Российская Академия Наук.
Однако в этой связи возникает серьёзная проблема. Её суть в том, что наука как специфический культурный феномен возникла и до недавних пор развивалась в рамках определённых ценностных установок, которые исключают отношение к научному знанию как к товару (товарами могут быть продукты, произведенные с помощью этого знания, но не само знание).
Между тем, до некоторых пор проблема отношения науки к ценностям вообще не рассматривалась в нашей философской и науковедческой литературе. Большинство авторов, писавших о науке, просто исходили из того, что последняя имеет дело с получением объективных знаний, а ценностная проблематика относится к сфере этики (как подчёркивали некоторые авторы, «в науке нет ни грамма этики»). Иван Тимофеевич Фролов был тем, кто не просто нарушил эту традицию. Он открыл новое исследовательское поле, показав в целом ряде работ, что проблема взаимоотношения научного познания и ценностей не только существует, но является острейшей, что без её анализа нельзя понять современную науку и даже судьбу человека.
Нужно заметить, что идея о том, что наука непосредственно не имеет отношения к ценностям, была популярна не только в нашей литературе. Она в течение столетий разделялась западными исследователями науки. В западной философии эта идея идёт от Юма и была особенно распространена в период доминирования логического позитивизма в философии науки. В соответствии с ней знание говорит о том, что есть, существует, что истинно, а ценности относятся к тому, что должно быть (но не обязательно есть). Ведь даже если большинство людей ведёт себя безнравственно, моральные ценности и определяемые ими нормы поведения не отменяются. Между тем, сегодня ясно, что противопоставление ценностей и познания не выдерживает критики. Ведь сама истина – это не столько описание того, что есть в познании (а в реальной познавательной практике, как мы знаем, всегда немало ошибок и заблуждений), а важнейшая ценность, определяющая нормы познавательной деятельности: мы должныстремиться к истине несмотря на все имеющиеся на этом пути препятствия. Знание должно быть обосновано, и как раз использование норм обоснования позволяет получать истинные знания. Каждый исследователь руководствуется определёнными регулятивами (т.е. есть нормами) деятельности: например, всегда нужноискать причину изучаемого явления, даже если она не видна. Каждая крупная научно-исследовательская программа (или парадигма) задаёт свои нормы описания и объяснения изучаемых явлений, и те или иные высказывания, не вписывающиеся в эти нормы, просто не принимаются во внимание. Я уже не говорю о такой норме познавательной деятельности, как интеллектуальная честность, запрет на плагиат в науке. Конечно, познавательные нормы (как выражение когнитивных ценностей) не только регулируют познавательную практику, но сами обосновываются последней. И если, например, обнаруживается, что принятые в науке представления о причинности перестают работать, т.е. не позволяют понять изучаемые феномены, эти представления могут быть скорректированы. Как это и произошло тогда, когда физика стала изучать квантовомеханические процессы. Конечно, в каждом случае мы различаем суждения, описывающие положение дел или концептуальные зависимости, с одной стороны, от тех, которые формулируют познавательны идеалы или дают нормативные оценки, с другой. Но важно подчеркнуть, что эти группы суждений взаимно предполагают друг друга.
Ясно, что человек, занимающийся научным исследованием, живёт также и жизнью обычного человека, т.е. необходимо втянут в систему межперсональных отношений, может участвовать в политической жизни, в военных действиях, заниматься предпринимательством и т.д. Во всех этих жизненных сферах существуют свои нормы поведения. Иногда они допускают обман, скрытность, хитрые уловки – в частности, когда речь идёт об отношениях с врагом в случае войны, с экономическим конкурентом, с политическим соперником. А вот наука этого принципиально не допускает. Этика науки, нормы поведения исследователя необходимо предполагают честность, открытость, беспристрастность и бескорыстие. Поэтому не случайно философы, размышлявшие о науке и теоретическом исследовании, усматривали именно в научном разуме высшую нравственную ценность и связывали с распространением науки возможность создания действительно гуманного общества. Для Аристотеля занятия теорией – высший способ жизнедеятельности. Платон мечтал о государстве, управляемом философами (как известно, в античности наука и философия не разделялись). В 17-18 вв. просветители возлагали надежды в решении социальных проблем именно на распространение научного знания. Многие философы в 18 и 19 вв. – столь разные, как Гегель, с одной стороны, и классические либералы, с другой — усматривали в опоре на науку и рациональное знание возможность достижения подлинной человеческой свободы, т.е. освобождения от власти внешних природных и социальных сил.
В этой связи, особенно интересна позиция Карла Маркса. Он интерпретировал науку (как и другие формы «духовного производства») в качестве т.н. всеобщего труда. Продукты последнего, согласно Марксу, принципиально не могут быть товарами. Ведь если я продаю товар, я приобретаю деньги и лишаюсь того предмета, который выступает в качестве товара. Но с научным знанием дело обстоит не так. Производитель знания –учёный — отдаёт продукт своей деятельности во всеобщее распоряжение и вместе с тем остаётся его обладателем, ведь он по-прежнему располагает тем знанием, которое сам произвёл. Между прочим (на это обращает особое внимание В.М.Межуев), Маркс видел в распространении науки и «онаучивании» всех сфер жизни способ решения проблемы частной собственности, которая, как известно, была одной из главных для его социально-экономической и философской концепции. Частная собственность по Марксу отчуждает человека от человека, отчуждает продукт труда от его создателя и делает возможным эксплуатацию. Если просто превратить частную собственность в общественную в форме государственной, то это не решает проблему, так как в этом случае уже государство будет отчуждено от человека и противостоять ему. А в научном производстве по Марксу эта проблема снимается. Ведь научное знание – это одновременно и всеобщее, и личное достояние.
Идеи о будущем обществе, в котором будут сняты многие современные социальные и межличностные проблемы, как об «обществе разума», «обществе науки» развивали многие выдающиеся мыслители уже в 20 в. Достаточно назвать В.И.Вернадского с его концепцией «ноосферы».
Сложившиеся к середине 20 века представления об этических нормах и идеалах науки сформулировал один из основателей социологии науки Роберт Мертон. Они по Мертону таковы: 1. Коммунизм: научные открытия являются общей собственностью, учёный довольствуется завоеванием престижа и признанием своего авторства (современный русский переводчик Мертона не решился говорить о коммунизме и назвал эту этическую научную норму «коллективизмом»). 2. Универсализм: притязания на истинность оцениваются в науке посредством общезначимых, а не личных или групповых критериев. 3. Бескорыстие: осуществление научной деятельности так, как будто бы у учёного нет никаких других интересов, кроме добывания истинных знаний. 4. Организованный скептицизм: любая выдвигаемая идея или концепция подвергается критическому обсуждению научным сообществом. Важно иметь в виду, что речь идёт именно об идеалах и нормах. В реальной жизни отдельный учёный может уклониться от соблюдения той или иной нормы. Но если он это делает, его поведение осуждается научным сообществом. Да и сам он не может не сознавать неправильность своих действий. Если он систематически нарушает нормы научного этоса, его изгоняют из науки.
Между тем, начиная со второй половины 20 века ситуация с ценностями и нормами науки сильно усложнилась. Это было связано как раз с тем, что наука стала всё более серьёзно влиять на социальные отношения. Казалось бы, осуществляется то, о чём мечтали на протяжении столетий философы, гуманисты и просветители: «онаучивание» общества, возникновение «общества разума». То, что сегодня называют «обществом знания» может на первый взгляд показаться конкретным воплощением этих мечтаний (позже я покажу, что в действительности это не так).
Этот современный этап взаимодействия науки и общества идёт по двум направлениям: 1. Наука и её результаты начинают массивно вторгаться в жизненный мир человека и радикально трансформировать его. 2. Новый этап взаимодействия науки и техники, приведший к возникновению феномена техно-науки, начинает всё более серьёзно втягивать науку в современные экономические и политические отношения. А изменение взаимоотношений науки как особой социальной подсистемы с остальным обществом начинает влиять на сами научные ценности и нормы. Остановлюсь на этом более подробно.
Что касается влияния науки и созданных с её помощью технологий на мир человека, то оно огромно уже сегодня: информационно-коммуникационные технологии, в частности, Интернет, сотовая телефонная связь и т.д. А в ближайшем будущем техно- наука может радикально трансформировать самого человека, его телесность и психику: отсюда популярность идей пост- человека и трансгуманизма. В результате использования новых технологий возникает возможность непредсказуемых и рискованных изменений и даже самоуничтожения человека. Я хочу специально подчеркнуть, что проблема при этом заключается не просто в контроле за применением технологий, созданных на основе современной науки, а в том, что в ряде случаев сам по себе процесс добывания научных знаний может привести к необратимым результатам. Ведь большинство наук сегодня используют эксперимент. А это означает вмешательство в изучаемые процессы. В определённых условиях результаты этого вмешательства нельзя контролировать, по крайней мере, пока. Это особенно касается научного исследования человека: его генетической системы, мозга. В этих случаях стремление получить новое знание как основополагающая ценность научной деятельности может сталкиваться с гуманистической ценностью сохранения человека, его целостности и достоинства. Возникает моральная дилемма, которой не было до недавнего времени. И выбор в таких случаях, конечно, должен быть сделан в пользу человека. Науке приходится отступать – хотя бы до того времени, когда будут созданы такие способы исследования, которые не порождают ситуации подобного ценностного выбора.
Другой круг проблем связан с тем, что продукты техно-науки — новые технологии оказываются очень значимыми в современной политической и экономической ситуации. Это военные технологии. Это информационные технологии. Это технологии производства разных изделий, продажа которых коммерчески выгодна. Наука сегодня стоит дорого. Если до начала 20 в. можно было проводить научные исследования в небольших лабораториях, и учёный мог содержать такую лабораторию на собственные средства, то сегодня наука делается большими коллективами и требует огромных денежных ассигнований. Последнее могут себе позволить либо государство, либо крупные корпорации. Современное государство заинтересовано прежде всего в военных технологиях. Корпорации – в технологиях выгодных, коммерчески успешных. И вот к чему это приводит.
В условиях политического противостояния отдельные страны и блоки, сумевшие создать новые военные технологии, не заинтересованы в том, чтобы ими владел противник. Но ведь эти технологии можно создать только на основе соответствующих научных знаний. Значит, засекречивание этих технологий предполагает также и засекречивание соответствующих научных результатов. [1]
Корпорации, дающие деньги на разработку коммерчески выгодных технологических проектов и на научные исследования, лежащие в их основе, не заинтересованы в том, чтобы эти знания вместе с технологиями достались конкурентам. А это значит, что соответствующие знания становятся не достоянием всего научного сообщества, а собственностью той корпорации, которая «купила» эти знания у того или иного учёного. Права последнего оказываются ограниченными: он, конечно, обладает теми знаниями, которые сам же и произвёл, но не может их использовать без ведома корпорации. Возникают затруднения с публикацией научных результатов: они либо вообще не публикуются до определённого времени, либо публикуются в урезанном виде – например, без указания на методы проведения того или иного эксперимента. В Верховном Суде США не так давно разбирали вопрос, связанный с попытками некоторых корпораций получить патенты на определённые открытия, сделанные учёными, работающими в этих корпорациях. До недавних пор патенты выдавали на изобретения, т.е. на технологии, но не на знания, открытия. Невозможно себе представить, чтобы Менделеев требовал патент на создание периодической системы элементов, а Эйнштейн на формулирование теории относительности. Можно, правда, сказать, что в тех случаях, когда сегодня речь идёт о патентах на полученные знания, это касается не фундаментальной науки, не глобальных идей и теорий об устройстве мира, а тех знаний, которые могут быть сравнительно легко использованы на практике в виде новых технологий и превращены в коммерчески выгодный продукт. Но в любом случае это означает отказ по крайней мере от некоторых из тех ценностей, которые до недавних пор считались безусловно необходимыми условиями научной деятельности.
К.Маркс видел в науке как форме «всеобщего труда» выход за пределы противостояния общественной и частной собственности и тем самым выход за пределы капитализма как системы всеобщего господства товарно-денежных отношений. Р.Мертон подчёркивал, что «коммунизм» (научные знания – всеобщее достояние) — важнейшая этическая норма научной деятельности. Как мы видим, сегодня во многих случаях дело обстоит не так. Корпорация или государство, покупая продукт труда учёного – знания, становится собственником этого продукта и поступает с ним в соответствии со своим интересом. Происходят изменения и в самом типе учёного: появляются учёные – коммерсанты, учёные – политики, учёные — менеджеры. Как мы помним, Р.Мертон в качестве одной из важнейших черт науки выделял бескорыстие: стремление учёного к получению истинного знания должно превалировать над всеми остальными его интересами. Про современных учёных- коммерсантов и учёных-политиков этого уже не скажешь. Конечно, технологии в любом случае могут быть созданы только на основе тех или иных знаний. В наше время это прежде всего научные знания. Но ведь и последние могут быть самыми различными. Они вовсе не обязательно должны касаться устройства мира, а могут быть и весьма прагматично ориентированы: вплоть до предложения научной основы для проведения пыток или для создания смертоносного оружия в домашних условиях. Современные науковеды говорят о «недостойной науке», о «грязной науке». Когда-то Гегель писал о том, что при слове «истина» высоко вздымается грудь. Наверное, он не сказал бы этого, познакомившись с многими истинами, которыми нас снабжает современная техно-наука. Таким образом, мечта К.Маркса не осуществилась. Современная наука не выводит за пределы рыночных отношений. Она используется для укрепления и развития последних и в связи с этим сама серьёзно трансформируется. Сегодня исследователи науки говорят уже не о «коммунизме» как черте научного этоса по Р.Мертону, а о «когнитивном капитализме» как характеристике и современного общества, и современной науки. То, что сегодня называют «обществом знания», — это в действительности не то царство разума и гуманности, о котором мечтали многие мыслители в прошлом, а потребительское общество с ориентацией на знание как товар, приносящий прибыль, как ресурс в конкурентной борьбе.
Интересно, что трансформация научной деятельности в связи с возникновением «когнитивного капитализма» затронула не только те этические нормативы науки, которые Р.Мертон назвал «коммунизмом» и бескорыстием, но и два других, выделенных им, тем самым в целом меняя ценностную базу науки – во всяком случае в той мере, в какой учёные втянуты в современную техно- науку (к счастью, последняя не поглотила всей науки).
Важнейшей нормой научной деятельности является по Р.Мертону универсализм: притязания утверждений на истинность оцениваются посредством общезначимых, а не личных или групповых критериев. Но ведь если публикации научных результатов засекречиваются (по крайней мере до какого-то времени) или же публикуются в урезанном виде, то, очевидно, их оценка может быть только групповой (дающейся теми, кто работает вместе с учёным в одной лаборатории, принадлежащей определённой корпорации). Это относится и к чётвертой черте научного этоса — организованному скептицизму: критической оценке результатов научным сообществом. Если это сообщество оказывается выключенным из игры, о каком широком критическом обсуждении может идти речь?
Важно в этой связи отметить, что два последних норматива научной деятельности не только характеризуют этическую составляющую науки, но также и выражают её когнитивные нормы: наличие общезначимых критериев и широкое критическое обсуждение – условия получения знания, особенно важные в фундаментальной науке, в которой требования к точности и обоснованности результатов весьма высоки.
Какой же итог можно подвести всем эти рассуждениям? В самом деле, можно ли научное знание превратить в товар?
Как свидетельствует существование науки в виде техно-науки в условиях современного «общества знания», это оказалось возможным. Более того, без коммерциализации некоторых научных разработок современная дорогостоящая наука не могла бы существовать в том мире, каким он сложился сегодня. Но нужно отдавать себе ясный отчёт в том, какой ценой это достигнуто. Наука со времени своего возникновения, когда она ещё существовала в рамках философии (я разделяю мнение тех исследователей, которые считают, что наука возникла не в 17 веке, а была уже в античности), всегда рассматривалась как выражение высших человеческих возможностей. Занятия наукой считались приобщением к тайнам мироздания, а на учёных смотрели как на своего рода небожителей. От науки ожидали решения основных человеческих проблем. И само знание о мире всегда рассматривалось как самостоятельная ценность, даже если это знание непосредственно не давало практических результатов (при этом история науки показала: то знание, которое казалось не имеющим практического значения, нередко приводило к созданию технологий, менявших человеческую жизнь). Если бы вся наука была превращена в техно-науку, а все научные знания в товар, это изменило бы социальную и культурную роль науки и деформировало бы её природу. Но это изменило бы и самого человека, ставя под вопрос такие неотъемлемые от его природы ценности, как любознательность и творчество. Конечно, любая деятельность должна приносить пользу. Но последняя должна быть понята широко: полезно то, что развивает и совершенствует человека, делает его более разумным, свободным и гуманным существом, а не просто то, что можно выгодно продать. Наука не может по-настоящему развиваться без соблюдения неотъемлемых от неё внутринаучных ценностей, о которых шла речь. Но в современном мире она не может не считаться и с ценностями, связанными с её местом в обществе и культуре. Она не может не учитывать экономические реалии. Но главное для неё всё-таки не товарно-рыночные ценности. В технологическом мире огромных возможностей и больших рисков наука не может не считаться прежде всего с гуманистическими ценностями: иначе чистое стремление к получению знания может стать угрозой для человека, о чём свидетельствуют проекты пост-человека и трансгуманизма. Об этом не уставал писать И.Т.Фролов. Будущее человека с его стремлением к развитию, свободе и познанию мира (а наука – это высшая форма познания) связано с выходом за пределы потребительского общества, превращающего всё на свете в товарно-денежные отношения. Знание в определённых условиях может стать и вынуждено стать товаром. Но по своей природе оно всё же им не является.
[1] Когда начались работы по созданию атомной бомбы в Германии, США, а затем в Советском Союзе, были прекращены научные публикации по этой тематике.
Г. Хёрц
Наука, истина, ответственность
Ценности как основа научного познания
Социальные ценности определяют, что в той или иной социокультурной общности будет считаться полезным, нравственным и эстетичным. Они служат основой норм, которые в качестве ценностного ориентира задают направление поведения членов данного сообщества. Поведение в соответствии с нормами считается нравственным. В обратном случае поведение будет признано аморальным и подвергнется санкциям. Для построения гуманного будущего решающее значение имеет, удастся ли достичь компромисса и таким образом сбалансировать противоположные интересы различных социальных групп, чтобы можно было соблюсти критерии гуманности. Последние включают в себя значимую деятельность, способствующую личностному развитию коммуникацию, удовлетворение основных материальных и культурных потребностей каждого члена социокультурной общности, условия для развития всех талантов и отсутствие проявлений общественной дискриминации по признаку пола, этнической принадлежности, сексуальной ориентации или инвалидности [Hörz, Hörz, 2013].
Что касается сообщества ученых, «scientific community», его специфические ценности и нормы закреплены законом. Имеются в виду свобода исследований и автономия науки. Эти свободы относятся к основным правам и прописаны в Конституции; статья 5, пункт 3 Основного закона Федеративной Республики Германии гласит: «Искусство и наука, исследования и академическая сфера свободны. Академические свободы не освобождают от верности конституции» [Grundgesetz BRD]. Это фундаментальное право сопряжено с другими правовыми нормами, носящими всеобъемлющий характер, в частности, в области медицины. В то же время следует отметить, что существует различие между конституционным правом и конституционной реальностью. Воплощение правовых норм и этических принципов в нравственном и не противоречащем закону поведении зависит от целей соответствующих социальных систем. Свою роль в этом играют интересы господствующих слоев и силы протестных движений. Право, мораль, общественное мнение и поведение формальных и неформальных групп, а также отдельных индивидов определяют конкретные отношения между поиском истины и ответственностью.
В Германии в различных областях действуют комитеты по этике, создаваемые частично на основании существующих законов, частично по решению управляющих органов тех или иных организаций. «Комитеты по этике представляют собой комиссии, организуемые немецкими университетами, медицинскими ассоциациями и правительствами федеральных земель; они призваны консультировать, контролировать и осуществлять надзор, с точки зрения права и этики, за деятельностью ученых, планирующих медицинские исследования на живых и неживых людях. ˂…˃ В этических предписаниях в области психологии акцент делается как на профессиональной деятельности психологов, так и на этических принципах психологического исследования. Долгосрочной целью является этическая оценка соответствующими комитетами всех проектов психологических исследований на людях, но во многих местах необходимые структуры еще находятся в процессе создания. При этом этическая оценка – это в первую очередь ценностный баланс между приростом знания и посягательством на свободу / индивидуальной ответственностью и, соответственно, возможными неблагоприятными последствиями для здоровья или самочувствия людей. ˂…˃ За пределами медицинских исследований, а именно в как таковом процессе лечения, при применении методов генной инженерии привлечение комитетов по этике регулируется не законодательно, а только в рамках профессиональной этики, в частности, посредством предписаний региональных медицинских ассоциаций… и уставов государственных медицинских ассоциаций. Они обязывают врача перед применением тех или иных методов лечения консультироваться с соответствующим комитетом по этике» [Ethikkommission, 2016]. Таким образом, на глобальном, региональном и местном уровне существуют правовые и моральные основы для деятельности в различных областях научного знания и реализации результатов этой деятельности.
Ценности как основа научной работы охватывают целую сеть правовых и моральных норм. В анализ необходимо включать установления, существующие в тех или иных учреждениях, соответствующие договоренности в комитетах, влияние совести всех вовлеченных в процесс индивидов, и, следовательно, роль их личной ответственности. Правовые нормы санкционируются государством. Официальные решения относительно санкций при нарушении моральных норм, например лишение докторской степени в случае доказанного плагиата, принимаются соответствующими комитетами. Сюда относятся также обоснованные и необоснованные обвинения со стороны медиа и неформальных групп в реальных или мнимых правонарушениях. Таким образом, мы в принципе можем констатировать, что наука действительно занимается поиском истины и служит благу людей, однако это не освобождает нас от задачи изучения взаимосвязи между наукой, истиной и ответственностью на всех уровнях научной деятельности.
Если рассматривать глобальный уровень, то мы имеем дело с мировым запасом знаний. Открытия преобразуются в изобретения. Два примера с глобальными последствиями указывают на это: 1) Открытию пенициллина в двадцатых годах прошлого столетия способствовала заплесневелая бактериальная культура. Открытие бактерицидного действия плесени в свою очередь привело к изучению других веществ. Исследование антибиотиков, прежде всего в США, ускорилось с началом Второй мировой войны, в процессе поиска эффективного средства для лечения раненых солдат. 2) Искусственное расщепление ядра положило начало обширным исследованиям и в том числе изобретению атомной бомбы и строительству ядерных реакторов для энергоснабжения. Оба эти последствия вызвали массовые протестные движения. Протестовали и ученые. Так, 12 апреля 1957 г. 18 ученых-атомщиков из ФРГ, в том числе лауреаты Нобелевской премии Отто Ган, Макс Борн и Вернер Гейзенберг, выступили с совместным обращением (получившим название Геттингенского манифеста) против планируемого оснащения бундесвера атомным оружием. Они боролись за мирное использование атомной энергии.
Профессиональная этика, в сочетании со знанием о чудовищных последствиях атомной бомбардировки японских городов, заставила Вернера Гейзенберга, который принимал участие в разработке сверхкритического реактора в нацистской Германии, провести различие между ответственностью исследователей и изобретателей. Тем не менее, это не освобождает от ответственности за последствия [Hörz, 1973]. Необходимо различать частную ответственность за поиск истины в решении конкретной научной задачи и общую ответственность за гуманное развитие и применение истинных знаний. Мой анализ философских взглядов Гейзенберга впоследствии привел к интересной переписке с ним о взаимоотношениях между мировоззрением, философией и физикой [Hörz, 1966 (2013)].
В настоящее время по всему миру новые технологии вызывают социальные риски, провоцирующие моральный кризис, который нужно преодолеть гуманными средствами (Проблема совершенствования человека,2016). Присущие науке этические принципы нарушаются, когда данные фальсифицируются и вскрывается плагиат. Так всегда ли в действительности наука служит благу людей [Hörz, 2014]? Тот, кто предпочитает отвечать на этот вопрос утвердительно, указывает на успехи научного познания как основы для развития технологий и технических артефактов, что вызывало в прошлом и будет и дальше вызывать рост качества нашей жизни в различных областях. Эффективное освоение природных ресурсов, изменение характера работы, распространение цифровых сетей в производстве, потреблении, логистике, здравоохранении, образовании и культуре являются признаками повышения эффективности, достигаемого за счет научно-технической революции. Таковы успехи научного поиска. Необходимо, однако, проверять, связано ли это с расширением гуманности.
В процессе применения научных знаний, помимо позитивных достижений, возникают угрозы для людей и окружающей среды. К таковым относится качественно новое оружие, которое за счет использования новых технологий обезличивает войну. Появляются новые типы наемников. Возрастают людские потери и потери культурных продуктов. Ускоряется разрушение естественных условий жизни людей. Человеческое вмешательство в самоорганизацию природных процессов вызывает экологические катастрофы. На крупных промышленных объектах все чаще происходят аварии. Это провоцирует недоверие по отношению к науке и техническому развитию. Граждане выступают против различных проектов. Таким образом, поиск истины, направленный на получение нового знания, должен включать в себя и анализ рисков, в рамках которого будут изучаться как потенциальные успехи в повышении качества жизни всех членов общества, так и угрозы для всего человечества, региональных и локальных сообществ и отдельных индивидов. Иными словами, наука тогда будет по-настоящему ответственной, когда все участники процесса будут задумываться о последствиях дальнейшей модернизации и технизации нашей жизни, а научные результаты будут выноситься на повестку политических дискуссий.
Шестидесятое ежегодное собрание Немецкой ассоциации университетских профессоров и преподавателей (DHV) в марте 2010 г. в Гамбурге в резолюции, озаглавленной «Наука и этика», среди прочего постановило: «Наука – это поиск истины. ˂…˃ В государстве и обществе перед учеными стоит задача способствовать росту и распространению знания, а также использовать всю силу своей экспертной оценки для консультирования законодательной, исполнительной и судебной власти. ˂…˃ Значимость и репутация науки определяются тем, в какой мере она придерживается присущих науке этических принципов. Ассоциация обеспокоена тем, что в последнее время – как в большом, так и в малом масштабе – эти основополагающие этические принципы все чаще нарушаются. Учитывая, как правило, скандальное освещение подобных случаев в СМИ, Ассоциация опасается роста общественного недоверия по отношению к науке и ученым. При этом люди не задумываются о том, что такие ошибки совершает лишь очень небольшое число ученых. ˂…˃ Независимо от правовых рамочных условий и политических ожиданий каждый ученый несет профессиональную этическую ответственность, и он должен сам принимать решение о ее содержании и границах. Это относится также и к оценке воздействия результатов исследований. ˂…˃ Наука служит человеку. Поэтому исследования без этической ориентации не являются наукой» [WissenschaftundEthik, 2010]. Таким образом, к этическо-нравственным основаниям научной деятельности относятся как поиск истины, так и ответственность за получение, оценку и применение знаний согласно гуманным ценностям и нормам.
Научный поиск истины и ответственность
Чтобы понять проблему взаимоотношений поисков научной истины и гуманной ответственности, важно точнее определить, что понимается под наукой, истиной и ответственностью.
Наука, как поиск истины, родилась из трактовки существующих мифов о человеке и мире. В настоящее время она противостоит эзотерике. Науке современного типа, сформированной научно-технической революцией, предстоит преодолевать исторически сложившееся разделение эмпирии и теории. Современная наука характеризуется выходом человека за пределы как такового производства материальных благ, революцией интеллектуальной продукции, ведущей в цифровую эпоху, а также трендом, в рамках которого люди посредством репродуктивной медицины, интерфейсов «мозг–компьютер», заморозки яйцеклеток (SocialFreezing) и т.д. превращаются в артефакты.
Наука – это рациональное освоение реальности с целью постижения истины. Для процесса познания значение имеют конкретно-исторические критерии рациональности. Они подвержены изменениям, но при этом в их основе лежат несколько базовых положений: 1) Ориентация на действительные природные, культурные, политико-идеологические и интеллектуальные события посредством изучения объектов и артефактов, механизмов и структур, документов и происшествий, мнений и свидетельств очевидцев. 2) Аргументированные гипотезы с подтверждением их проверяемости. 3) Внутренняя согласованность моделей и теорий. 4) Гуманная оценка возможностей ответственного использования знаний. 5) Практическая применимость существующего знания. 6) Осторожные прогнозы в отношении будущих перспектив.
Тот, кто считает, что есть лишь одна истина, которая либо воспринимается как очевидность, либо постигается в процессе познания, слишком упрощает ситуацию. Если же видеть в истине адекватную фиксацию реальных событий в нашем знании, будь то основанном на опыте или рационально структурированном, тогда становится ясным то, что подчеркивали многие мыслители: истина относительна, а не абсолютна, сложна, а не проста, носит конкретно-исторический характер, а не дается раз и навсегда. Истина представляет собой эквивалентность между субъективным знанием (понятия, утверждения, теории) и объектом познания (природа, общество, индивид, постижение истины исследователями и деятелями, ментально-духовный уровень человеческого существования), которую можно обрести посредством критериев рациональности.Истина проверяется в социальной практике с ее разделением труда. Истинные теории и модели, т.е. такие, которые отражают объект познания относительно адекватно, служат основой успешной деятельности. Модели, в которых в тех или иных аспектах эквивалентность отсутствует, не являются и успешными. Но нередко односторонние модели распространяют политики, с тем чтобы можно было представить принимаемые меры как безальтернативные. К поиску истины, следовательно, принадлежит и критика моделей. При этом не все, что верно с точки зрения математики, является также согласующимся с истиной знанием. Следует остерегаться фетиша цифр, переоценки значения математики и статистики. Быть успешным – значит достигать поставленных целей. Тем самым результат конкретного научного исследования, а именно знание закономерной взаимосвязи, ранее не известной, является основанием для применения этого знания. А гуманным оно приобретается либо используется образом или антигуманным, зависит от тех, кто принимает решения о направлениях исследований и использовании результатов, а также от тех, кто воплощает эти решения в жизнь.
Те, кто принимает решения, задают правовые, кадровые и финансовые рамочные условия научного познания, что часто сопряжено с определенными условиями. Подобные решения не просты, потому что их моральное обоснование требует, чтобы об интеллектуальных продуктах судили на основе ценностных представлений. Об этом свидетельствует такой пример. 13 марта 2015 г. немецкая радиостанцияDeutschlandfunkсообщила следующее на тему «На пути к дизайнерским младенцам»: «Вопрос о том, следует ли разрешить изменять человеческие эмбрионы средствами генной инженерии, уже давно занимает науку и общество. В настоящее время эти дебаты становятся все актуальнее, поскольку новые технологии захватывают лаборатории и делают перспективу появления первого ребенка из видоизмененного эмбриона все более вероятной» [Schmude, Pyritz, 2015]. Дискуссия продолжается. Предстоит решить, оставлять ли в силе общий запрет на вмешательство в эмбриональную область, из-за чего, возможно, не удастся воспользоваться помощью генной инженерии в деле полной ликвидации болезней. В то же время снять правовой запрет, вероятно, означало бы разрешить антигуманные злоупотребления. Проблема задания биологических границ научного исследования занимает Хельгу Хёрц, посвятившую себя вопросам этики, и меня, как специалиста в сфере философии науки, с 1980 г., когда относительно генетических вмешательств в эмбриональную область велись широкие дискуссии. Мы выступали за морально обоснованные критерии. Со ссылкой на старые дебаты мы задаем вопрос: «Где границы человеческого поведения в данной области? Существует ли опасность разделения общества на биологические классы с более ценной и менее ценной жизнью? Следует ли установить биологические границы, внутри которых будут запрещены эмбриональные эксперименты? Что является оправданным с гуманной точки зрения, ценным и менее ценным, определяют ценности, идеологии и политико-правовые решения. Запрет на том основании, что существующая биологическая граница отнюдь не закреплена, не отвечает на эти вопросы, так как здесь человек не рассматривается как социальное существо». Приняв во внимание взвешенные аргументы, мы тогда указали, что недостаточно провести биологическую границу и изначально отказаться от потенциального улучшения качества жизни в будущем. На данный момент мы констатируем: «Исследовательскую жажду, находящую отражение в том числе в таком престижном явлении, как стремление первым высказать ту или иную идею, невозможно подавить. Что тогда может собой представлять требуемый эффективный контроль со стороны общества? Важнейшим принципом этических соображений является предоставляемая людям возможность свободно принимать решения, касающиеся их самих. Это относится и к определению собственных генетико-биотических оснований. Вполне обоснованно отвергаются моральные возражения против использования таких возможностей, как распознание нежелательных патологий с помощью пренатальной диагностики, ликвидация или облегчение человеческих недугов посредством терапевтического клонирования стволовых клеток, осуществление желания иметь детей и т.п. … коммерциализацию медицины, судебные процессы, преступления в борьбе за человеческие “запчасти” и т.д. невозможно предотвратить путем запрета на исследования» [Hörz, Hörz, 2013, S. 176f]. Так что проблема ответственного обращения с новыми знаниями будет нас занимать и в дальнейшем.
Нам следует твердо придерживаться следующего принципа: ответственность – это долг, исполнение которого служит распространению гуманности. В связи с этим наука должна как выявлять угрозы, так и демонстрировать, каким образом достичь гуманности, для чего необходимо руководствоваться критериями гуманности.
В глобальном смысле вопрос заключается в том, удастся ли человечеству из сообщества солидарности на почве катастроф, которое после очередного стихийного бедствия пытается справиться с последствиями случившегося и облегчить положение пострадавших, превратиться в предусмотрительное сообщество ответственности, которое загодя продумывает последствия и заранее принимает необходимые меры. Наука отнюдь не активна в данной области, и предупреждений отдельных ученых недостаточно. Воспринимает ли наука вообще свою ответственность, в действительности сомнительно; тем не менее, это необходимо. И это приводит нас к вопросу, служит ли наука моральным авторитетом.
Служит ли наука моральным авторитетом?
Если бы наука была редуцирована исключительно до поисков истины, то эксперименты на людях были бы разрешены в той же мере, что и эксперименты в природе, вызывающие экологический ущерб. К принципам этики неомодерна, которая отвечает на современные социально-технологические вызовы, относится соблюдение принципов гуманности ради достойного обращения с природой, сохранения человеческого рода, повышения качества жизни всех членов социокультурной общности и уважения человеческого достоинства. Принципы этики неомодерна, наравне с ликвидацией угроз, включают в себя также борьбу против эксплуатации, отставания в развитии, голода и неграмотности, гуманное обращение с природой и уважение к личности. Возможность жить в гуманном обществе члены социокультурных общностей должны завоевать сами. Люди сами создают условия для свободной жизни [Hörz, Hörz, 2013].
Технику часто называют двуликим Янусом, и опасность видят, прежде всего, в применении знаний. Однако эксперименты, направленные на получение знания, могут быть не менее антигуманными. Не прекращаются дискуссии о ядерных испытаниях. Опыты на животных, исследования в фармакологии, психологические тесты и т.д. подтверждают вышесказанное своими отрицательными последствиями. И речь здесь идет как раз не о применении, а о получении знаний. Необходимо широкое понимание науки. Она призвана не только заниматься поиском истины, но и анализировать приобретение знаний, их оценку и использование, с тем чтобы показать, что наука на самом деле служит благу людей.
Наука должна развиваться не только как средство для совершенствования производства материальных благ, как производительная сила или же желанная для элит социальная структура, утверждаемая посредством господствующего знания. Наука – это гуманная сила, когда она генерирует и использует лучшие идеи, с тем чтобы обнаружить гуманные решения глобальных проблем. Она может генерировать знание, которое послужит ориентацией для морального действия. Это, например, тот случай, когда научные данные демонстрируют, что при внедрении химических веществ в сельском хозяйстве возникают угрозы для здоровья. Если в пищевых продуктах находят канцерогены, это приводит к изменению норм поведения на разных уровнях. Правовые нормы столь же важны, как и просвещение клиентов и пациентов. Так что речь идет о научных знаниях, с помощью которых просвещенные люди могут оценить гуманность своих действий.
Чтобы наука стала моральным авторитетом в этом смысле, нужно расширять компетенции научных работников, занятых в различных областях. В связи с этим необходима меж-, мульти- и трансдисциплинарная работа, чтобы быть в состоянии провести научно обоснованную оценку знаний с их гуманными и антигуманными последствиями. Цель состоит в том, чтобы добиться устойчивого развития в смысле сохранения жизненных условий для будущих поколений. Чтобы осознать общую ответственность с точки зрения науки, нужны исследования в различных областях. В круг соответствующих тем среди прочего следует включить конверсию вооружения, экологические циклы, этические критерии в применении к генной инженерии, механизмы манипулирования общественным мнением, конкретизацию критериев гуманности для тех или иных областей научно-технического развития. Только так можно дать научно обоснованную оценку потенциально позитивных и негативных рисков наших действий. В связи с этим все научные идеи, будь то напрямую или косвенно сопряженные с нашими действиями, служат основой для разработки теории общества, направленной на гуманную деятельность, базирующейся на моральные ценностях и нормах и ориентированной на нравственное поведение.
Люди могут сделать свои жизненные условия, принимающие тот или иной вид в рамках определенной социальной организации, в определенных конкретно-исторических условиях, эффективнее и гуманнее. Определение целей, выбор средств, деятельность в соответствии с существующими нормами в качестве ценностного ориентира и регулятора поведения, а также формирование и развитие новых ценностей и норм ставят каждого индивида в сложные ситуации принятия решений. Это поведенческие альтернативы в пределах поля возможных действий. Они прямо или косвенно связаны с сохранением вида и повышением качества жизни, касаются ответственности за свои действия и могут стать обоснованием долга. Поскольку все люди существуют в неформальных группах, социальных слоях, политических объединениях и социальных системах, они участвуют в ситуациях принятия решений различного рода. Часть своих прав они делегируют органам, ответственным за принятие решений. Однако это не избавляет людей от ответственности. Данные органы нужно контролировать и при необходимости отстранять от исполнения своих обязанностей. Возможности для этого, в той или иной мере, существуют.
Принципы гуманности требуют и в научных исследованиях воздерживаться от всего, что мешает людям свободно принимать решения, угрожает их достоинству и подавляет их. Поэтому эксперименты с людьми и на людях необходимо проверять на предмет того, действительно ли риски сведены к минимуму, гарантирована ли всем участникам процесса свобода в принятии решений и обеспечивается ли ответственность сторон. Ни один эксперимент, который наносит вред целостности личности и человеческому достоинству, не должен проводиться, если признавать ценность гуманности. Это, тем не менее, не упраздняет экспериментов на себе, которые подчиняются свободной воле индивида, однако запрещает такие групповые и видовые эксперименты, которые подвергают опасности человеческое достоинство.
Мы сталкиваемся с новыми проблемами. Разумное внедрение информационных технологий в соответствии с гуманными принципами может способствовать повышению уровня свободы. Об этом свидетельствуют разного рода цифровые протезы. При этом разве совершенствование высокотехнологичных интерфейсов «мозг–компьютер» не ограничивает ответственность, о которой шла речь выше? И не должны ли мы признать пользователя искусственного интеллекта неспособным более самостоятельно действовать, если он не будет нести ответственности за результаты своих действий? Однако все не так просто. При доказательстве правовой ответственности обычно выясняют, ограничена ли способность принимать решения. Здесь существуют различные факторы. Мы имеем дело с известными проблемами зависимости, когда речь идет об алкоголе и наркотиках. Компьютерная зависимость (имеющая негативные последствия для здоровья) – это новый вид зависимости. Нужно бороться с киберпреступностью. Во всех случаях расширения интеллекта, таких как интерфейс «мозг–компьютер», либо ограничениях дееспособности под влиянием зависимостей, необходимо ответить на следующий вопрос, сопряженный с проблемой ответственности. Сохраняется ли самосознание индивида (с его информационными возможностями), являющееся основополагающим для принятия решений, или же оно ограничено различными зависимостями либо использованием умных машин? От этого зависит оценка ответственности с моральной и правовой точек зрения. Данная проблема отнюдь не нова, однако элементы, управляющие человеческим поведением, достигли нового уровня.
То, что наука фактически не является моральным авторитетом, философия часто обосновывает логическими аргументами. Не существует логического алгоритма, который объединял бы бытие с должным. Однако люди заполняют логические лакуны практическими средствами. Что необходимо для того, чтобы быть моральным субъектом? Нужны знания, поскольку быть свободным – значит принимать решения со знанием дела и поступать гуманно. Научные теории не выводятся логически из опыта, а рождаются из связи интуитивного понимания и логической дедукции, и практическая проверка следствий теорий доказывает нам их истинность. Моральные нормы как ценностный ориентир и регулятор поведения формируются на базе опыта, знаний и интересов. Они служат основой правовых норм, которые также связывают бытие с должным. Так почему же речь идет об осознании ответственности в нашей деятельности? Мы принимаем решения на основе частичных знаний и справляемся с рисками методом проб и ошибок. Улучшению ситуации способствует более глубокое понимание объективных законов природы и общества, лучшее понимание действительности.
Чтобы быть верной своей гуманной задаче, наука должна на основе критики общества формулировать ориентиры для деятельности, которые могут привести к расширению гуманности, оцениваемой в соответствии с критериями гуманности. Если наука откроет такие возможности, будет заложена основа для оценки морального действия. Наука не всегда служит моральным авторитетом, но она может им стать, если ученые будут верны своей ответственности. Это приводит нас к вопросу о моральном кодексе научных работников.
Моральный кодекс: Общая и частная ответственность в науке
Знание служит основой принятия решений, но одного его недостаточно. Идеалы, к которым стремятся люди, и модели поведения, на которые они ориентируются, свидетельствуют о надежде на расширение гуманности. Эти идеалы представляют собой цели жизнедеятельности, которые могут быть достигнуты различными способами, при содействии различных сил. Какой путь выберет каждый отдельный человек, в том числе научный работник, определяет его совесть. Наука заканчивается там, где заходит речь о конкретных решениях и действиях индивидов. Здесь личным судьей является совесть, которая, хочется надеяться, судит на основе знания. Совесть – это сознание личной ответственности, сформированное традициями, опытом, идеями, ментальными моделями, а также духом времени. Она определяет персональный ответ на вопрос о моральном долге и индивидуальной воле. В связи с этим важно не только принимать на себя сопряженную с профессиональной этикой частную ответственность за решение поставленной себе задачи или за выполнение того или иного задания, но и быть верным общей ответственности в смысле критериев и принципов гуманности.
Ответственность связана со взаимоотношениями между эффективностью и гуманностью. Всегда ли повышение эффективности приносит с собой также и расширение гуманности? Ученые в той же мере ответственны за создание все более мощного оружия массового поражения, как и за рационализацию эксплуатации природы. Ученые радуются своим успехам, которых они достигают, повышая эффективность, хотя о повышении гуманности подчас забывают. Творческие силы нужно применять таким образом, чтобы противодействовать деструктивным силам, потенциальным угрозам и способствовать усилению продуктивных сил, гуманного потенциала. Это относится к особой ответственности научных работников. То, как они с ней обходятся, является важным аспектом осознания ответственности.
Во всех общественных системах среди тех, кто занимается наукой, есть люди с разными характерами, творцы и середняки, новаторы и исполнители, те, кто горит наукой, и иные, которые непременно хотят сделать карьеру или добиться успеха, пусть и нечестным путем. Последние интегрированы в социальные структуры, которые делают мораль властителей господствующей моралью. Для существования системы необходимо, чтобы наиболее важные нормы становились нормами правовыми, а их несоблюдение каралось санкциями. От социальных целей той или иной общественной системы зависит, какие типы характеров будут поощряться, а какие – нет. Так что не существует универсального морального кодекса, в равной степени справедливого для всех занятых в науке. И даже больше. У каждого человека есть возможность соотносить свои поступки с существующими моральными нормами, действовать в соответствии с ними, в их пределах, либо отвергнуть их и действовать наперекор им. В любом обществе выделяется моральное и аморальное, либо так или иначе наказуемое, поведение. В конце концов, речь идет о том, ведем ли мы себя морально, т.е. гуманно, или аморально, т.е. вопреки интересам человечества.
Наука – это не инструкция по принятию индивидуально значимых решений. Перед всяким, кто создает рамочные условия для научного познания либо сам является научным работником, стоят определенные задачи, которые он принимает на себя, как того требует его совесть. Насколько его чувство ответственности проникнуто гуманностью, зависит от характера человека и его жизненных обстоятельств. Тот, кто непротиворечиво вписывается в неолиберальные представления о человеке с точки зрения требований капитализма, поставит во главу угла личные интересы, пойдет по головам ради достижения своих целей и будет подавлять в себе чувство солидарности. Чтобы быть в состоянии этому противостоять, нужно обладать критическим социальным сознанием, признающим антигуманность социальных структур и ценностей. И здесь специального знания недостаточно. С тем чтобы оценить, насколько результаты исследований могут содействовать повышению качества жизни всего человечества, необходимо расширение компетенций. Таким образом, критика общества является компонентом научных исследований в целом и составляет часть работы каждого специалиста, если он чувствует себя обязанным заниматься поиском истины и в то же время не забывает об оценке и потенциальном использовании своих знаний.
Моральный кодекс личного поведения сопряжен с иерархией ценностей, поскольку существуют различные уровни ценностей и норм. Каждый индивид сталкивается с глобальными проблемами, угрожающими человечеству. Как гражданин, каждый должен соблюдать законы своей страны. Он также связан нормами своей социально-культурной идентичности. Поисками истины человек занимается в силу профессиональных обязанностей, а также, возможно, по призванию. В то же время у каждого есть личная жизнь, в которой он празднует успехи и преодолевает неудачи. В связи с этим для каждого индивида моральный кодекс принимает форму общей социальной ответственности, социокультурных обязательств, трудовой этики в смысле частной ответственности за решение тех или иных задач и нравственного обращения с другими людьми. Последнее должно основываться на терпимости и взаимном уважении. Оно охватывает в том числе дружбу и любовные отношения.
Моральный кодекс научных работников включает в себя общую и частную ответственность. Трудовая этика в научной сфере предполагает честное, тщательное, дисциплинированное и организованное выполнение поставленных себе и порученных задач в процессе получения и применения знаний. При этом можно, вполне в соответствии с частной ответственностью ученого, работать над проектами, которые могут иметь антигуманные последствия. Таким образом, тот, кто в личном общении нравственно обращается с другими людьми, руководствуется трудовой этикой, исполняет свои обязательства в качестве члена определенной социокультурной общности, может при этом, в силу социальных последствий своей работы, нарушать заповеди гуманности, что, в конце концов, является безответственностью. Ученый может оправдывать свою неготовность к общей ответственности за следование критериям и заповедям гуманности тем, что он не компетентен для соответствующих решений. Так что любой, кто не желает признать, что для восприятия ответственности необходимо расширение компетенций, страдает, несмотря на важные частные достижения в своей конкретной области, определенной формой безответственности.
На Всемирном философском конгрессе в Вене в 1968 г. у меня произошел спор с Карлом Поппером [Hörz, 1991 (2013)]. Я говорил о моральной ответственности научных работников и предлагал способы, как личные решения ученых могут способствовать развитию науки. Из стратегий гуманного поведения следует выводить актуальные задачи, которые могли бы облегчить принятие нравственного решения. При этом должны соблюдаться интересы тех, кто эти решения принимает. Напротив, Поппер выступал за клятву Гиппократа, которая должна была символизировать идею ответственности ученых как добровольного обязательства. Он отвергал утопии в качестве основы для современных моральных решений. В противовес мнению Поппера я утверждал, что утопии нельзя просто отвергнуть как некие иллюзии, если мы хотим быть верными нашей общественной и частной ответственности. Утопии как представления о будущем служат основой долгосрочных стратегий. Мы живем в мире, в котором наблюдается дефицит утопий. Желательны были бы обоснованные, осуществимые и ясные идеалы, которые воплощали бы в себе стремление к ассоциации свободных индивидов, обладающих чувством социальной справедливости и ведущих экологичный образ жизни. Такие идеалы стали бы моделями, содержащими поступенчатые программы в качестве ориентира для деятельности, ведущей к гуманному будущему.
Мы убеждены: не существует единого алгоритма, который позволил бы принимать гуманные решения и, соответственно, осуществлять ответственную деятельность. Расширение свободы требует компетентных размышлений на основе актуальных знаний, четких целей и ответственной оценки рисков. Обстоятельства и характер ученого определяют, какие именно решения будут приняты. Каждый сам должен ответить на вопрос о том, каким образом он будет следовать своей частной ответственности, сознавая при этом свою общественную ответственность.
Заключение
Нельзя дожидаться грядущего гуманного общества как ассоциации свободных индивидов, живущих в согласии с природой, чтобы начать поступать нравственно. В настоящее время назрела потребность в мире и гуманности, в обществе, свободном от эксплуатации и угнетения. Как бы пессимистично мы ни смотрели в ближайшее будущее, в мире нарастают протесты против сокращения расходов на социальную сферу, против военных интервенций, процветания финансовых акул и антигуманных последствий необузданности рынков. Критика общества становится критикой общественной системы хищнического капитализма, благоприятствующего корыстным интересам, препятствующего равенству возможностей и усиливающего социальное неравенство. История дает основания для теоретически обоснованного оптимизма. Люди всегда разрывали путы несвободы. Все, в том числе научные работники, должны спросить себя, как они могут содействовать усилению политических сил, противодействующих антигуманным порядкам.
А как при этом обстоят дела с профессиональными рисками, с которыми сталкиваются ученые? Тот, кто осознает свою социальную ответственность, может оказаться вовлечен в конфликт между поиском истины и иными интересами. На кону – работа и репутация. Там, где правят деньги, люди быстро теряют достоинство или жизнь! Так что от всех ответственных людей требуется гуманность при осуществлении научно-познавательной деятельности. Необходимо проводить социальный анализ, исходя из критериев гуманности, и соблюдать заповеди гуманности, чтобы осознать свою частную ответственность в рамках общей ответственности, служащей благу людей. Это включает в себя гуманный контроль над экспериментами с людьми и на людях. Нужно обеспечить мирное разрешение конфликтов и добиться прекращения производства все более опасного вооружения. Необходимо разоблачать угрожающую природе жажду наживы и сочетать критику общества в отношении социальной несправедливости с ясными, осуществимыми и желанными для многих людей идеалами, рисующими будущее гуманное общество. Наука может применить весь свой потенциал на благо всех членов социокультурных общностей. В этом смысле ученые должны осознавать свою ответственность и, используя свой авторитет, знания и профессиональные навыки, добиваться освобождения всего человечества.
Литература
Проблема совершенствования человека (в свете новых технологий) / Отв. ред. Г.Л. Белкина; Ред.-сост. М.И. Фролова. – М.: ЛЕНАНД, 2016. – 272 с.
Ethikkommission / WIKIPEDIA. – 2016. – URL:https://de.wikipedia.org/wiki/Ethikkommission(Zugriff 15.03.2016).
Grundgesetz BRD: Die Grundrechte. – URL:https://www.bundestag.de/bundestag/aufgaben/rechtsgrundlagen/grundgesetz/gg_01/245122(Zugriff 08.08.2016).
Hörz H. Werner Heisenberg und die Philosophie; Briefwechsel zwischen Herbert Hörz und Werner Heisenberg. – B.: Deutscher Verl. der Wissenschaften, 1966. – 308 S. – URL:http://www.max-stirner-archiv-leipzig.de/dokumente/Hoerz_Herbert-Werner_Heisenberg.pdf(Vorwort zur digitalisierten Ausgabe. – 13.02.2013).
Hörz H. Naturerkenntnis und Ethik // Deutsche Zeitschrift für Philosophie. – B., 1973. – SH. 21: Mensch, Wissenschaft und Technik im Sozialismus. – S. 84–103.
Hörz H. Die philosophischen Positionen von Popper in marxistischer Sicht // Die Gedankenwelt Sir Karl Poppers / Hrsg. von N. Leser, J. Seifert, K. Plitzner. – Heidelberg: Winter Universitätsverl., 1991. – S. 131–177. – URL:http://www.max-stirner-archiv-leipzig.de/dokumente/hoerz_vs_popper.pdf(Vorwort zum digitalisierten Beitrag. – 01.07.2013).
Hörz H. Dient Wissenschaft dem Wohl des Menschen? Philosophisches zu Erfolgs- und Gefahrenrisiken // Sitzungsberichte der Leibniz-Sozietät der Wissenschaften zu Berlin. – B., 2014. – Bd. 120. – S. 17–42. – URL:http://leibnizsozietaet.de/wp-content/uploads/2014/11/H.-Hörz-Risiken.pdf
Hörz H.E., Hörz H. Ist Egoismus unmoralisch: Grundzüge einer neomodernen Ethik. – B.: trafo-Verl., 2013. – 459 S.
Schmude M., Pyritz L. Auf dem Weg zum Designerbaby / Deutschlandfunk. – 13.03.2015. – URL:http://www.deutschlandfunk.de/eingriffe-in-die-keimbahn-auf-dem-weg-zum-designerbaby.676.de.html?dram:article_id=314182(Zugriff 14.03.2016).
Wissenschaft und Ethik: Resolution des 60. DHV-Tages, Hamburg, 23.03.2010. – URL: http://www.hochschulverband.de/cms1/779.html(Zugriff 14.03.2016).