Академик Фролов Иван Тимофеевич

VIII чтения (2008)

ПРОГРАММА

НАУЧНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ

«ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ БИОЛОГИИ ЧЕЛОВЕКА»

(VIII ФРОЛОВСКИЕ ЧТЕНИЯ).

К 40-летию выхода в свет книги «Генетика и диалектика». 

Открытие конференции —   Директор Института философии РАН, акад. А.А. Гусейнов.

Соотношение биологической, социальной и культурной эволюции в антропогенезе. — Директор Института общей генетики РАН, чл.-корр. РАН Н.К. Янковский, д. биол. н. С.А. Боринская.

Гены и свобода воли. — Чл.-корр. РАН И.А. Захаров.

Природа человека в ценностном измерении. – Чл.-корр. РАН Б.Г. Юдин.

Влияние биологии на формирование новых норм и установок культуры. — Д. ф. н. И.К. Лисеев.

Актуальное значение книги И.Т. Фролова «Генетика и диалектика». – К. ф. н. С.Н. Корсаков.

И.Т. Фролов и его современники о книге «Генетика и диалектика». — К. ф. н. Т.Н. Наумова (Екатеринбург).

Философские проблемы биологии человека: поиски адекватной методологии. — Д. ф. н. С.А. Пастушный (Прага).

Разработка И.Т. Фроловым концепции органического детерминизма и ее значение для современной науки. — Д. ф. н. В.Г. Борзенков.

Физиология активности и самоорганизация человека. — Д. псих. н. Д.А. Леонтьев.

Дебиологизация человека. – Д. ф. н. П.С. Гуревич.

Диалектика морфо-физиологической и культурной эволюции в антропогенезе. — Д. ф. н. А.А. Пелипенко.

Философия – служанка биологии. – Д. ф. н. В.Д. Жирнов.

Нейрохимия и симбиотическая микрофлора человека: биополитические аспекты. — Д. ф. н. А.В. Олескин.

Философские проблемы медико-генетических консультаций. — Д. ф. н. Е.Н. Гнатик.

Человек в Земной биосфере. — Д. биол. н. Э. Н. Мирзоян.

История исследования структуры генома человека. — Д. биол. н. Е.С. Левина.

Жизнь как космический феномен. – Д. ф. н. А.Э. Воскобойников.

Как возможно мыслить жизнь? — Д. ф. н. П.Д. Тищенко.

Философские проблемы биологии человека

В ноябре 2008 г. состоялись очередные VIII Фроловские чтения, приуроченные к 40-летию выхода в свет книги И.Т. Фролова «Генетика и диалектика».

Участники обсудили различные аспекты творческого наследия ученого, преломление его идей в современном философско-антропологическом дискурсе. В частности, затрагивались следующие вопросы: жизнь как космический феномен; природа человека в ценностном измерении; диалектика морфо-физиологической, социальной и культурной эволюции в антропогенезе; генная детерминация и свобода воли; влияние биологии на формирование новых норм и установок культуры; значение книги «Генетика и диалектика» для истории науки; концепции органического детерминизма И.Т. Фролова; феномен человека в научной философии и религии (И.Т. Фролов и П. Тейяр де Шарден); физиология активности и самоорганизация человека; нейрохимия и симбиотическая микрофлора человека: биополитические аспекты; этико-философские проблемы медико-генетических консультаций и др. Выступавшие были единодушны в том, что программа комплексного междисциплинарного изучения человека по-прежнему остается магистральным направлением исследований.

И.Т. Фролов

ПРОБЛЕМА ЧЕЛОВЕКА В «ВЕК БИОЛОГИИ»

  Проблема человека, его развития в последние годы все больше привлекает внимание ученых, в частности философов и естествоиспытателей. Эта проблема выдвинулась в качестве основной  при создавшейся в науке новой исследовательской ситуации. Человек становится не только субъектом, но и основным объектом научного познания.

  Все это в максимальной степени относится к комплексу биологических дисциплин. Именно здесь, может быть, в наиболее острой и напряженной форме встает задача органического соединения науки и гуманизма, исследовательских и ценностных подходов, подчинения научного познания передовым социальным целям и гуманистическим идеалам. И именно здесь огромное практическое, а не только теоретическое значение приобретает задача утверждения этики научного познания. Определенных принципов и норм профессионального и социального поведения ученых, соответствующих этим целям и идеалам. Само собой ясно, что рассмотрение социально-философских и этических аспектов проблемы человека будет более эффективным, если мы не ограничимся лишь тем, что дает нам биология сегодня. Важно проследить тенденции ее развития, и именно поэтому мы обращаемся к такому (может  быть, не вполне точному, но весьма распространенному среди ученых) понятию, как «век биологии».

  Что означает это понятие и что несет с собой, как ставит проблему человека? Какие социально-философские и этические аспекты этой проблемы приобретают наибольшее значение? К чему мы должны быть готовы в этом плане, и что ждет нас впереди и как вследствие этого мы обязаны уже сегодня  ставить и решать многие социально-философские и этические проблемы, относящиеся к человеку как объекту биологического познания?

  Эти вопросы широко обсуждаются в научной и научно-популярной литературе; они стали предметом интереса, а иногда и сенсационных спекуляций в искусстве, в художественной и научно-фантастической литературе. Данная статья содержит в себе попытку, главная цель которой – поставить некоторые новые проблемы в плане философских исследований.[1]

 Человек как объект биологического познания

  дополнительность социальных

и биологических методов

  По-видимому, сегодня мы уже не может ограничиваться одной лишь констатацией «социального измерения» человека или общим определением той несомненной истины, что в соотношении социальных и биологических факторов его развития доминирующая, определяющая (но не исключительная) роль принадлежит именно первым, составляющим сущность человека. Нужна конкретная методологическая программа для исследований биологической природы человека, которая хотя и безусловно существует, но находится в сложнейших связях и зависимостях от социальной сущности человека.  Современное биологическое познание человека должно получить конкретные ответы относительно его эвристических возможностей и пределов, социально-философских и этических оснований, которыми оно определяется.

  Однако сегодня мы можем констатировать лишь некоторое «сосуществование» в науке социальных и биологических методов исследования человека, их своеобразную дополнительность. Мы можем в лучшем случае установить крайне общее методологическое правило, в соответствии с которым в современных условиях социолог должен осуществлять анализ социальных факторов развития человека с учетом особенностей его биологической природы, тогда как биолог, имеющий человека в качестве объекта своего исследования, обязан подойти к нему с учетом факторов социальных. Конкретные способы соединения социальных и биологических методов, их диалектическое взаимовлияние и взаимопроникновение  еще требуют своей расшифровки.

  Одним из путей, по которому должно развиваться исследование проблемы человека в наши дни, и является поэтому определение «стыковых», «пограничных» точек, в которых перекрещиваются социальные и биологические методы, чтобы преодолеть их дуализм, их во многом пока что взаимоисключающий характер.

  Мы знаем, что исследованию биологической природы человека как элементу социального анализа большое значение придавал Маркс. Первоначально употреблявшееся им понятие «человеческая природа» он дополняет впоследствии представлением о «совокупности потребностей и инстинктов», а в «Капитале» развивает тезис о взаимодействии между внешней и собственной природой человека, в результате которого происходит изменение как первой, так и второй. [2] Определение сущности человека как «совокупности всех общественных отношений» находилось у Маркса в органической связи с пониманием его как предметного, чувственного существа, отдельные особенности и влечение которого (страсть и пр.) Маркс рассматривал так же, как его «сущностные силы».

  В современных условиях, когда мы говорим, что необходимо изучить «стыковые», «пограничные» точки, в которых происходит соединение биологических и социальных факторов, имеется в виду уже нечто иное, чем это было во времена К. Маркса. Сегодня раскрыть то, как проявляется «человеческая сущность природы, или природная сущность человека…» [3], — это значит не просто учитывать, в частности, биологические особенности человека в процессе его социального анализа. Биология человека властно вторглась в жизнь современных людей, ставя новые проблемы перед социологией, не потому только, что возникли такие социологические вопросы, которые надо решать с ее помощью, хотя и здесь появилось нечто новое. Главное состоит в том, что (и в этом можно видеть некоторые парадокс) интенсивное развитие социальных факторов и условий жизни человека, составляющих его сущность, — прежде всего производства, труда – затронули основы самого существования человека как живого, чувственного существа.

  Это в особенности остро обнаружилось в условиях современной научно-технической революции, которая в человеческом плане радикально меняет многие существовавшие ранее связи и отношения. В частности, она в значительной мере меняет соотношение между социальными и биологическими аспектами рассмотрения человека, углубляя их взаимозависимость и взаимовлияние. Создалась новая ситуация, при которой решение многих социальных проблем человека требует развития биологических методов, и, наоборот, обращение к биологии е ее методам исследования человека предполагает новое продвижение вперед в социальной сфере. К тому же и само по себе развитие биологического познания человека – одна из важнейших областей социального прогресса, в котором наука, будучи социальным институтом, выявляет свою гуманистическую сущность как силы, служащей человеку, его всестороннему развитию, духовному и физическому совершенствованию. Поэтому надо ясно отдать себе отчет в том, что, когда в современных условиях подчеркивается возрастающее значение биологических методов исследования человека в их связи с социальными, речь идет о необходимости, обусловленной отнюдь не субъективными абстрактно-теоретическими пожеланиями, но объективной реальностью, которая создалась лишь в последние дестилетия и требует нового теоретического осмысления.

  Новые черты этой реальности связаны прежде всего с изменением характера производственной, трудовой деятельности людей в результате научно-технической революции, а также с новыми факторами среды обитания, появившимися в последние десятилетия и оказывающими порой такое отрицательное воздействие на биологию человека, генетику и психику, которое можно расценить как угрозу его существованию. Вместе с тем современная научно-техническая революция дает новые возможности и средства развития человека как биосоциального существа, которые могут быть реализованы, однако, лишь при разумном социальном строе.

  Никогда ранее технический базис производственной, трудовой деятельности не предъявлял таких небывало высоких психофизиологических требований к человеку, как в современных условиях научно-технической революции. Но никогда человеческий труд не был и столь высокопроизводительным, что создает возможность увеличения свободного времени для всестороннего развития индивида. Современная наука, обращаясь к биологической природе человека, его психофизиологическим особенностям, ищет эффективные пути, помогающие активно формировать способности человека применительно к развитию техники. Автоматизация и кибернетизация производства позволяет передать машинам не только тяжелые и однообразные физические трудовые операции, но и умственные, не требующие творчества. Все это дополняется его биологизацией, связанной с активной адаптацией человеческого организма к новым условиям производства, прежде всего изменением его психофизиологической деятельности.

  А что впереди? Какие новые возможности открываются перед человеком по мере все большего проникновения в тайны его мозга, подсознания и инстинктов?

  Никогда ранее ускорение, интенсификация темпов, ритмов жизни не были столь стремительными и не приводили к такому бурному росту нервно-психических заболеваний. Урбанизация и технизация жизни человека, повышая нагрузку на психику, сопровождается  минимизацией физических нагрузок, ростом сердечно-сосудистых заболеваний. Но никогда прежде человечество не знало и таких поразительных успехов в медицине, изменивших его демографическую структуру, почти полностью вытеснивших действие естественного отбора в качества фактора развития.

  А какие перспективы открываются в будущем, когда наука даст медицине еще более мощные средства борьбы с недугами, когда получит развитие медицинская инженерия и жизнь человека окажется в подлинном смысле слова в руках самого человека?

  Наконец, никогда ранее среда обитания человека не была так насыщена ионизирующими излучениями и загрязнена химическими веществами, вредными для существования человека и крайне опасными для будущего. В неизмеримой степени повысился мутационный процесс, отрицательное воздействие его на наследственность человека. Но вместе с тем человечество впервые в истории получает возможность с помощью медицинской генетики и генетики человека уменьшить груз патологической наследственности, накопленной в процессе эволюции, избавиться от многих наследственных заболеваний, в том числе путем генетической инженерии, замены патологического гена нормальным.

  В состоянии ли наука, изучающая биологию и генетику человека, помочь более адекватной социальной реализации сущностных сил человека?

  Эти вопросы биологического познания человека не лежат, как мы видим, где-то в стороне от той магистрали, на которой решаются основные современные проблемы социологии и философии человека. Более того, ответ на них прямо связан с решением этих проблем, и это то новое, что вносят современная жизнь человека и наука, изучающая его, в понимание соотношения биологических и социальных методов. Это понимание предполагает большую, чем это было ранее, акцентировку на значении биологических методов познания человека и его развития.

  Человек, благодаря труду, выбирающийся из чисто животного состояния, добивается этого, создавая социальные условия, соответствующие современному состоянию его сознания, научному познанию объективных тенденций развития производства, культуры, всей истории. Он приводит в движение все эти силы, и они изменяют его. Поэтому его нормальным состоянием и является то, которое должно быть создано им самим.

  Это относится, по-видимому, и к человеку как объекту биологического познания. Уже сегодня перед ним открываются в этом плане заманчивые возможности. А что ждет его завтра? Каковы перспективы развития человека в «век биологии»?

  Сегодня мы не имеем однозначного ответа на этот вопрос. К сожалению, на пути к истине все более умножаются многочисленные утопии и антиутопии, касающиеся понимания сущности и перспектив человека.

Критика современного социал-биологизма

и неоевгеники

  Макс Борн в своей «Декларации протеста» заявил: «Попытка природы создать мыслящего человека не удалась». Он же с глубокой горечью говорил о том, какое тяжелое разочарование ему пришлось пережить, когда он убедился, что поиск истины не есть добро само по себе и что служение знанию ради него самого может обернуться злом. Мировые события, пишет М. Борн, заставили нас пробудиться от прекрасного сна и увидеть эту реальность.[4]

  Западная литература, переживающая сейчас период своеобразного «антропологического бума», буквально переполнена пессимистическими заключениями о настоящем и будущем человека и человечества, причем, как правило, они опираются на традиционные представления о том, что человек – «творение природы», причем неудачное, а наука – это «демон», не делающий его лучше, разумнее, гуманнее. С подобными взглядами мы столкнулись и на ХV Всемирном философском конгрессе (Варна, 1973 г.). Существуют и противоположные, так сказать, оптимистические выводы, которые также опираются, однако, на абсолютизацию «естественной природы» человека, а потому они приводят к столь же односторонним, ошибочным заключениям относительно перспектив человека.

  Абсолютизация роли биологических факторов развития человека создает весьма устойчивое направление современной мысли, которое может быть обозначено как социал-биологизм, включающий в себя теории и концепции, хотя во многом и разнородные, но имеющие единую методологическую основу. Критика этого направления – одно из необходимейших условий утверждения научных принципов исследования человека и его будущего.

  Чрезвычайное оживление в последние годы концепций социал-биологизма, универсализирующих биологическую природу человека в противовес его социальной сущности, гносеологически объясняется гипертрофированием данных прежде всего современной нейрофизиологии, этологии и генетики в их применении к человеку. Полагается при этом, что человек – «ошибка эволюции» и что природа наделила его рядом отрицательных, детерминированных генетически признаков, представляющих собой своеобразную «бомбу замедленного действия», обезвредить которую человек может лишь в том случае, если он разберется в устройстве ее «часового механизма» (А. Кестлер). Генетически детерминированным, по мнению ряда этологов, оказываются и некоторые особенности поведения человека, его якобы врожденная агрессивность (К. Лоренц) или альтруизм. Все это привело в последние годы к некоторому «взрыву» исследований, в которых делается попытка доказать, что вообще многие основные этические принципы, которыми руководствуются люди в своем поведении, имеют в качестве главного источника своего происхождения не общественные условия, а прежде всего биологические, в частности эволюционно-генетические, основания. Проблема существования биологических истоков этики, в особенности тех проблем ее, которые сформулировались в основном под влиянием идей З. Фрейда и этологии (К. Лоренц, Р. Ардри и др.), широко обсуждается в мировой науке.

  Хотя в специальных исследованиях этологов установлено большое количество фактов, заставляющих во многом по-новому посмотреть на проблему генетической обусловленности поведения человека, они в немалой степени обесцениваются концептуальной интерпретацией, близкой к социал-биологизму.

  Социальной роль этих концепций очевидна. Их сторонники пытаются объявить «вечными», «врожденными» черты агрессивного поведения, приводящего к войнам, частнособственнические инстинкты, классовое деление людей и проч. Устранение этих якобы биологически детерминированных черт человека и его поведения может быть достигнуто чисто биологическим путем. Что касается социальных условий, то они составляют лишь фон проявления биологических качеств и могут либо тормозить, либо способствовать реализации последних.

  Мы уже отмечали это, в частности, при анализе социал-биологических а антропологических взглядов выдающихся современных биологов – Ж. Моно и Э. Майра.[5] Какие же биологические, а точнее, социал-биологические методы предлагаются, чтобы избавить человечество от социальных в сущности «пороков», отягощающих его наследственность? Прежде всего – евгенические, основанные на строгом и планомерном отборе, который дает возможность человечеству «улучшить» свой генетический потенциал. Евгенические проекты прошлого и настоящего предполагают улучшение наследственности человечества (которая из-за ограничения отбора отягчается генами, отрицательно влияющими на физические и умственные качества людей) путем увеличения частоты полезных наследственных признаков и сокращения вредных. За более чем столетний  период своего существования  евгеника получила различные ценностные обоснования в своих теоретических проектах (начиная с гуманистических – Н.К. Кольцов, А.С. Серебровский, Г. Меллер, П. Тейяр де Шарден и др. – и кончая реакционными, нашедшими свое социологическое выражение в расизме, мальтузианстве, в «теориях» элиты и пр.). Практические рекомендации имели своей целью увеличение потомства у людей с выдающимися умственными и физическими качествами. Они включали искусственное осеменение, создание «семенных банков», в которых в замороженном виде могла бы храниться сперма выдающихся людей (Г. Меллер и др.). Независимо от действительных намерений их авторов многие из подобных проектов и рекомендаций были использованы реакционерами и расистами в теории и практике геноцида, получившего предельное, отвратительное воплощение в злодеяниях фашизма.

  Сегодня, однако, многие из основных идей старой евгеники вновь возрождаются в концепциях неоевгеники, что вызывает обоснованную тревогу прежде всего у самих генетиков, так как на последние достижения их науки делаются преимущественно ссылки со стороны неоевгеников. Эта тревога нашла свое выражение, в частности, и на ХШ Международном генетическом конгрессе (1973 г., США). Нужно надеяться, что и на следующем мировом форуме генетиков в Москве (1978 г.)  концепции неоевгеники получат основательный критический разбор не только в социальных, но и социально-философских, этических аспектах.

  На кокой научной и мировоззренческой почве осуществляются рецидивы евгеники, какова методология неоевгеники? Если попытаться определить это буквально в нескольких словах, то мы опять-таки увидим здесь все тот же социал-биологизм с его сциентистской ограниченностью и этическим нигилизмом, с его односторонней методологией, редуцирующей человека до уровня «чисто» биологического существа, лишенного своей социальной сущности, вырываемого из всей совокупности общественных отношений. Что же касается научных «оснований», то они во многом модернизируются в неоевгенике (привлекаются данные молекулярной генетики, эксперименты по клональному размножению и пр.) при сохранении, правда, исходной идеи о биологическом «вырождении» человечества, о грозящей ему «генетической катастрофе».

  Неоевгеника, как и вообще всякие евгенические проекты прошлого и настоящего, в значительной степени пытается найти научную и эмоционально-личностную опору в идее «всепоглощающей» заботы о достоинстве, свободе и будущем человека и человечества. «Мыслящей субстанции – разумную организацию, — провозгласил П. Тейяр де Шарден. – Если у человечества есть будущее, то оно может быть представлено лишь в виде какого-то гармонического примирения свободы с планированием и объединением в целостность».[6] Предполагается при этом, что человек, подвергшийся воздействию евгенических мер («позитивная генетика»), будет лучше соответствовать своей сущности. Он, если воспользоваться классификацией Г. Меллера, будет обладать в физическом отношении более крепким здоровьем, в умственном – более сильным и глубоким, более творческим интеллектом, в моральном – теплотой, более искренним сочувствием и коллективистскими наклонностями, в отношении восприятия – более богатым пониманием и более адекватным его выражением.

  Характерно, что неоевгеника больше, чем было в старой евгенике, обращает внимание на средства  реализации своих проектов, на их моральность, нравственную допустимость. Речь идет, как правило, о «благородной человеческой форме евгенизма» (П. Тейяр де Шарден), которая будет применяться постепенно, в перспективе столетий, и на добровольной основе. В этом плане позиции крайнего сциентизма, защищаемые рядом современных неоевгеников, подвергаются довольно основательной критике, так сказать, «изнутри». Подобная критика имеет, разумеется, большое значение в борьбе против неоевгеники, поскольку она определяется соображениями гуманизма, общего понимания учеными своей социальной ответственности. Эта позиция в отношении неоевгеники весьма четко определена, например, рядом английских ученых. [7]

  Нужно отметить в этой связи, что неоевгенические концепции подвергаются и, так сказать, «критике справа». Так, например, профессор Колумбийского университета (США) Чарлз Фрэнкел в статье «Призрак евгеники» [8] , отмечая общие успехи в том направлении современной науки, которое он обозначает термином «биомедицина», пишет, что его приверженцы впервые ставят перед собой цель в буквальном, физическом смысле создавать, конструировать самих себя. Это выдвигает в науке не только проблему методов и средств, но и целей и намерений, и в этом смысле Фрэнкел считает биомедицину дезориентирующей наукой, поскольку она, по его мнению, разжигает враждебность и подозрение по отношению к науке и технике вообще, к основным принципам интеллектуальной свободы и рационального мышления. В связи с этим он и высказывает некоторые «предостерегающие соображения» по поводу биомедицины и прежде всего евгеники.

  Фрэнкел считает, что «позитивная евгеника» ставит перед собой великие, но в практически в каждом случае плохо определенные и несогласованные цели, так как мы не знаем универсального идеала человека, который следует копировать, да и сама возможность такого общепризнанного идеала весьма проблематична. Он отвергает поэтому евгенические проекты, не соглашаясь, однако, и с их критикой с религиозных позиций (принцип « святости человеческой жизни» и пр.). Религиозные принципы, считает он, не представляют собой той силы, которая была бы в состоянии предотвратить принятие и широкое использование евгенических методов. Ничего не решают, по его мнению, и научные запреты, поскольку, например, исследования, которые ведут к выращиванию детей в пробирке, — это те же самые исследования, которые позволяют лучше понять природу рака. В конечном счете Фрэнкел приходит к мысли, что необходимо отвергнуть саму идею переделки человеческого рода, создания «нового человека». Он видит причину появления евгенических проектов не в науке, а в идее «революции вообще» с ее преднамеренной интенцией создать «нового человека», переделать человеческое сознание по своему проекту.

  Правда, в отдельных случаях делается попытка реализовать методологию, так сказать, «сбалансированного» социал-биологизма, с помощью которой евгенические проекты создания нового человека «соединяются» с социальными. Это было отчетливо выражено, в частности, в трудах Г. Меллера, который полагал, что программы планируемой евгеники дают возможность, направляя эволюцию человека, добиться «неограниченного прогресса генетической конституции человека, соответствующего его культурному прогрессу и упрочивающего культурный прогресс и, в свою очередь, упрочивающегося последним так, что последовательное взаимовлияние того и другого будет, видимо, бесконечным». [9]

  Однако  неоевгенические  проекты создания «нового человека» несостоятельные прежде всего в научном, теоретическом отношении, так как опираются на весьма ограниченные пока что знания генетики человека. Они демонстрируют свою дезориентирующую сущность в философском – мировоззренческом  и методологическом – отношении, ибо извращенно представляют сущность человека и его место в мире, его роль как предпосылки и продукта истории односторонне ориентируются на социал-биологизм. Эти проекты достойны всяческого осуждения с гуманистических позиций, потому что их авторы пренебрегают суверенностью и неповторимым своеобразием личности, санкционируя сциентические , манипуляторские подходы к ней.

  Наконец, неоевгенические проекты должны быть отброшены по морально-этическим, нравственным соображениям, так как их реализация во всех случаях несет угрозу человечеству, ставит под сомнение основные ценности человеческого существования, такие, как, например, любовь, родительские чувства и т.д.

  Это не значит, конечно, что вообще, в принципе невозможно и нежелательно всякое активное вмешательство в наследственность человека и что по крайней мере в отдаленном будущем перед человечеством не откроется реальная перспектива изменения в желаемом направлении его биологической природы. Однако надо четко отличать научную возможность от реальной практики, которой нужны не столько абстрактные предположения, сколько конкретное определение социальных условий реализации той или иной идеи. В современных же условиях в мире неоевгенические проекты объективно могут играть и действительно играют только реакционную социальную роль. Их реализация привела бы человечество к генетической катастрофе гораздо более опасных размеров, чем та, которую рисует неоевгеника и от которой она обещает нас спасти.

  Отвергая неоевгенико по «чисто» научным, а также социальным, философским, гуманистическим и этическим соображениям, мы видим вместе с тем те реальные перспективы человека в биологическом плане, которые открываются, в частности, в связи с исследованием проблем генетики человека, медицинской генетики, получившим интенсивное развитие и новые возможности в последние годы в особенности в результате успехов генетической инженерии. Эти исследования не имеют ничего общего с неоевгеникой, однако они ставят новые, порой не менее, если не более сложные и тонкие социально-философские и этические проблемы, вокруг которых сегодня развертываются дискуссии в мировой науке.

Социально-этические проблемы

генетической инженерии

  Как известно, генетическая инженерия явилась результатом значительного прогресса, достигнутого в последние годы в одной из самых молодых областей биологической науки – молекулярной биологии. Использование достижений генетической инженерии в будущем обещает большие перспективы во многих областях науки и практики.

  С помощью генетической инженерии человечество сможет в большом количестве получать труднодоступные сейчас медикаменты. Генетическая инженерия поможет придать сельскохозяйственным растениям устойчивость к болезням и паразитам. И, наконец, именно от генетической инженерии мы вправе ожидать избавления людей от наследственных болезней.[10]

  О возможностях, открываемых генетической инженерией, сейчас много пишут, не всегда, правда, соблюдая научную обоснованность в прогнозах и не придавая особого значения опасностям, которые подстерегают нас на этом пути.

  Между тем большую опасность представляют манипуляции, затрагивающие самые интимные механизмы генетических саморегулирующихся процессов и в конечном итоге самой жизни. Стало ясно, что молекулярные биологи достигли края экспериментальной пропасти, которая может оказаться страшнее той, в которую заглянули физики-ядерщики в годы перед созданием атомной бомбы. Даже простая небрежность экспериментатора или  его некомпетентность в мерах безопасности могут привести к непоправимым последствиям и представляют угрозу всему человечеству. Еще больший вред могут принести эти методы в руках разного рода злоумышленников и при использовании их в военных целях. Глобальный характер возникших опасностей обусловлен в первую очередь тем, что простейшие организмы, с которыми чаще всего проводятся эксперименты, имеют очень широкую естественную распространенность и обладают способностью к обмену генетической информацией с другими организмами. Проблема приобретает новые аспекты в свете возможности создания в результате подобных манипуляций организмов с совершенно новым генетическим качеством, ранее не встречавшимся на Земле и эволюционно не обусловленным. Последствия такого рода экспериментов предсказать  невозможно.

  Особую остроту тот вопрос приобретает в случае применения методов генетической инженерии непосредственно к человеку. Возникает необходимость решения многих сложных социально-этических проблем, которые сегодня встали перед генетикой во весь рост. Можно сказать даже, что в настоящее время возникла уникальная ситуация чрезвычайной социологизации генетики: никогда ранее социально-этические проблемы генетики не обсуждались столь длительное время столь значительным числом ученых.

  Над этим стоит задуматься и из этого следует, видимо, извлечь некоторые важные для нас выводы.

  В современных дискуссиях все настойчивее ставится вопрос не только о выработке более жестких социально-этических принципов экспериментирования на человеке, но и о более строгом социальном и этическом контроле за соблюдением этих принципов. При этом необходимо четкое признание уникальности и свободы каждой человеческой личности, обеспечиваемых моральными и законодательными нормами и действиями со стороны общества в целом, а также свободного развития, в условиях соблюдения этих норм, одинаково необходимых для блага всех, а поэтому всемерно поощряемых обществом морально и законодательно. Разумеется, в этом смысле всякое экспериментирование на человеке означает частичное вторжение в неотъемлемые свободы и права человека, но оно может ограничиваться насколько, чтобы быть адекватным системе моральных и иных ценностей общества и являться следствием свободно принимаемых решений.

  Эти общие принципы, самой собой разумеется, в существенной мере определяются тем, какое общество их принимает и проводит в жизнь. Однако сегодня, как полагают многие ученые, особенно необходима система международных соглашений, регулирующих биологическое (генетическое, медицинское и пр.) познание человека. Широко обсуждается в этой связи вопрос о допустимости тех или иных экспериментальных манипуляций с человеком. Критерии допустимости и недопустимости определяются в зависимости от того или иного понимания исходных принципов этики и гуманизма. Большинство ученых сходится на том, что эти принципы должны соблюдаться с самого начала подготовки эксперимента, с первых его шагов. Исследование, проведенное с их нарушением, даже если оно дало важные результаты, не может быть этически оправдано post hoc. Этическим никогда не может стать post hoc, и в этом смысле здесь, в биологическом эксперименте на человеке, как и всюду, цель никогда не оправдывает средства.

  Особенно тонкие и сложные этические проблемы возникают в случае применения к человеку методов генетического контроля, в том числе и генной инженерии. При этом весьма широкое распространение среди ученых получила точка зрения, согласно которой научное познание, в частности исследование и практика генетического контроля, рассматриваются вне связи с социальными, гуманистическими и этическими ценностями. На другом полюсе концентрируются взгляды резких противников какого бы то ни было вмешательства в генетику человека, полностью осуждающих это направление научных поисков как аморальное, опасное для человеческого рода и потому подлежащее категорическому запрещению. Конечно, это последняя точка зрения, защищаемая, как правило, людьми весьма далекими от науки, не может, вследствие своего крайнего обскурантизма, обеспечить себе большого числа сторонников среди ученых. Наиболее распространенной и влиятельно оказывается поэтому позиция принципиальной защиты идеи генетического контроля, но в определенных этических рамках. Эта позиция получила весьма развернутое обоснование, в частности, в книге Д. Флетчера «Этика генетического контроля» [11], предисловие к которой написал Дж. Ледерберг. Ледерберг соглашается с тем, что в процессе исследования нельзя посягать на безопасность других людей и надо, кроме неформальных санкций, соблюдать также установленные законы. Однако он резко выступает против законопроекта о запрещении исследований на человеческих эмбрионах; он считает неверным положение о том, что в наши дни между «теоретически возможным» и «клинически осуществимым» нет ощутимого временного интервала. Отмечая смелость и прямоту, с которыми Флетчер дает конкретные, опирающиеся на моральные соображения ответы на многие дилеммы, Дж. Ледерберг выражает вместе с тем сомнения относительно того, что мы всегда в состоянии измерить благо человека, которое должно быть конечной целью наших усилий. Рассмотрением определенных принципов, соглашается он с Флетчером, мы начинаем, а не заканчиваем наши этические исследования, и свои действия мы должны оценивать по их влиянию на человека.

  В этой связи возникает, однако, более общий вопрос: может ли наука регулироваться на этическом уровне, способна ли она к этическому самоконтролю? Ведь даже в случае применения научных принципов этики, принципов, реально обусловленных конкретным пониманием блага человека, остается еще вод вопросом, как будут действовать, чем будут обеспечиваться «обратная связь» и контроль за исполнением этих принципов. Совершенно очевидно, что все связанное с реализацией, да и в сущности с выработкой тех или иных этических принципов науки, с ее ценностной (в том числе этической) ориентацией детерминируется социальными факторами.

  Это делает по меньшей мере утопическими поиски таких моральных установлений, которые имели бы универсальный характер и автоматически действовали бы в качестве главного регулятора в науке, в том числе в исследованиях и в практике генетического контроля.

  Весьма отчетливо эта проблема была выражена А. Этциони в его получившей широкую известность книге «Генетика» [12], где остро ставится вопрос об усилении чувства ответственности у ученых-исследователей, работающих в области генетического контроля.

  В июле 1974 г. группа авторитетных исследователей в области генетической инженерии, входящих в комиссию при национальной академии наук США по этим вопросам, во главе с профессором Стэндфордского университета П. Бергом обратилась к ученым всего мира с призывом наложить своеобразный мораторий на исследования в двух наиболее опасных направлений вплоть до созыва международной конференции в феврале 1975 г. (имеются в виду эксперименты):  1) по введению генов онкогенных вирусов животных и токсинов в бактерии; 2) клонирование, или эксперименты дробовика (shot-gun) генов высших организмов в бактерии. Это был первый с начала 40-х годов, когда физики совместно решили лишить Германию доступа к ядерной информации, решительный призыв к научному сообществу по вопросам саморегулированию научной деятельности. Призыв комиссии П. Берга поддержали многие ученые во всем мире. В Англии была создана комиссия во главе с проф. Эшби по изучению опасности экспериментов в области генетической инженерии, результатом работы которой явилось запрещение Медицинским Исследовательским Советом Великобритании таких экспериментов.

  Мораторий почти единодушно соблюдался до февраля 1975 г., когда состоялась международная конференция в Асиломаре (США), на которой 140 ученых из 17 стран (в том числе СССР) обобщили достижения в исследовании рекомбинантных молекул ДНК, обсудили возникшие социальные и этические аспекты экспериментирования в области генетической инженерии, пути предотвращения потенциальных биоопасностей, связанных с этой работой, и условия снятия добровольного моратория на два вида наиболее опасных экспериментов.

  Конференция в Асиломаре в целом имеет большое положительное значение, поскольку знаменует новый этап в сфере этики науки, изменение отношения этической проблематики к процессу научного исследования, к процессу развития науки. В современной науке этические, нравственные проблемы возникают при рассмотрении каждого отдельного научного открытия, отдельной научной задачи и по отношению к целям науки в целом. Поэтому нынешние дискуссии по проблемам этики научного познания, в частности в связи с вопросами генетической инженерии, не есть нечто временное, преходящее для развития науки. Они становятся неотъемлемой чертой научной деятельности, что является свидетельством нового этапа развития науки, возрастания ее роли в жизни общества и каждого человека в отдельности.

  Перед нами открываются новые проблемы, которые требуют новых решений, Наша цель – прежде всего научно поставить эти проблемы, критически исследовать пути и методы их решения, а также те концепции, которые при этом выдвигаются; наконец, дать им социально-этическую и гуманистическую оценку. Конечно, решить в полном объеме весь этот комплекс задач в каждом конкретном случае не легко и не просто. И критически анализируя, отбрасывая ложные, составляющие порой мнимую противоположность взгляды, мы отнюдь не постигнем истину «в последней инстанции». Ведь еще Гёте отмечал: «Говорят, что между двумя противоположными мнениями лежит истина. Никоим образом! Между ними лежит проблема». Пытаясь решить эту проблему, мы обязаны отнестись предельно критически к собственным обобщениям и выводам.

Н.К. Янковский, С.А Боринская

Биологическая, социальная и культурная эволюция в антропогенезе.

  Я встречался с Иваном Тимофеевичем лично лишь один раз. Это было на конференции, посвященной 10-летию проекта «Геном человека». И хотя идея разработки генома человека в Советском Союзе принадлежала академику А.А. Баеву, в появление проекта «Геном человека» в нашей стране академик И.Т. Фролов внес, может быть, решающий вклад, пусть и не естественнонаучный. Иван Тимофеевич интересовался проблемами и генома человека, и биологией в целом. Он очень помогал развитию генетики как фундаментальной науки. При его непосредственной помощи (он был тогда помощником М.С. Горбачева по науке) была принята Государственная программа по развитию главнейших направлений генетики.[1] Поэтому я принял приглашение рассказать о генетике человека сегодня и о том, какое это может иметь отношение к философии.

Биологическая и культурная эволюция человека идут сопряжено. И то, и другое связано с эволюцией общества. Эти процессы взаимозависимы потому, что человек сам создает новые условия среды, которые не существовали в природе. И те новые условия, которые возникают по мере развития общества, условия, создаваемые самим человеком, приводят к появлению новых факторов отбора, требующих биологической адаптации, такой же, какая возникает в ответ на действие природных факторов среды. Мысль о том, что эволюция биологическая и культурная связаны, была высказана в книге «Эволюция человека» в 1962 г. Феодосием Добжанским – мировым лидером в генетике российского происхождения.

Развитие специфичных для человека качеств можно проследить на генетическом уровне, при сравнении генома человека с геномом шимпанзе — его ближайшего родственника в мире животных, и с геномами других приматов. Некоторые такие качества, детерминированные генетическими изменениями,  уже известны. Например, утрата части обонятельных рецепторов, утрата волосяного покрова, ускоренное изменение генов, связанных с размером и функциями мозга.

  Человек  сформировался в своем современном генетическом виде примерно 150 тысяч лет назад. Это – точка расчетная. Она означает, что можно оценить глобальное генетическое разнообразие, которое есть у человечества, и рассчитать через скорость мутаций, за какое время такое разнообразие могло сформироваться. Порядок появления мутаций  в некоторых участках генома человека известен. Если нанести на географическую карту место первого появления мутации и частоты встречаемости этих мутаций у современного населения, то, следуя от мутации к мутации, можно провести на карте линии, соответствующие основным направлениям расселения людей. При этом древо мутаций уходит своими корнями в Африку, именно там жили предковые для всего современного человечества группы людей, и оттуда они расселились по всей Земле.

  Расселение произошло несколько менее 100 тысяч лет назад, и человек заселил все широты, даже обладавшие совершенно другими климатическими особенностями по сравнению с местом возникновения человека. Человек тогда еще не жил в домах, не имел одежды и обуви. Ему нужно было приспосабливаться как обычному животному к природным условиям, что он и делал, но помимо этого он имел возможность адаптироваться к окружающей среде за счет культурных инноваций.

  Процессы биологической эволюции происходят в результате случайного  возникновении и последующего отбора особей, обладающих ценными для конкретных природных условий признаками. Этот процесс связан с появлением новых генов и с изменением частот  различных вариантов генов. Наиболее очевидным примером того, как у человека происходила биологическая эволюция, является изменение цвета кожи. Интенсивность кожной пигментации имеет широтный градиент. На экваторе кожа темнее, на полюсах (и к северному и к южному) она становится светлее. Причем надо предполагать, что в некоторых случаях происходили и изменения не только в одном направлении, скажем, посветление кожи, но и потемнение после ухода на юг, в частности, в Австралию. Нужно было пройти через Азию. И, действительно, некоторые из генов, которые определяют темный цвет кожи, скажем, у австралийцев, другие, отличающиеся от тех, которые определяют темный цвет кожи у африканцев. Дело в том, что генов, которые влияют на эти признаки, много, и изменение разных генов может иметь сходные внешние проявления. Очевидно, что изменения цвета кожи происходили уже после расселения человека, и этот  процесс был связан с изменениями генов. При этом интересно, что у большинства людей часть генов, которые определяют цвет кожи, соответствует не исходным формам, распространенным в Африке, а вновь появившимся формам. Потому что для выживания в высоких широтах, там, где интенсивность солнечного излучения ниже, чем в Африке, нужно, чтобы у всех людей распространились новые варианты генов, определяющие более светлую кожу, что обеспечивает получение организмом должного количества ультрафиолета.

  Новые условия, к которым надо было приспосабливаться, возникали не только потому, что человек заселял новые природные зоны, но и потому, что по мере развития общества и  технологий человек сам менял условия  своего существования. Наиболее интенсивно эти изменения стали происходить после появления земледелия.  Переход от охоты-собирательства к производящему хозяйству повлиял на все аспекты жизни человека. Это сужение разнообразия питания, снижение доли витаминов и микроэлементов, увеличение количества углеводов, жиров. Мы не приспособлены к этому генетически. В некоторых случаях мы и остаемся  к этому не приспособленными – слишком мало времени прошло. У некоторых народов, например в Ирландии, небольшая часть населения страдает неспособностью усваивать белки пшеницы, и это приводит к развитию слабоумия в детстве. То есть по крайне мере часть людей генетически не «заточены» на то, чтобы хлеб был основной едой, тем более с детства.  С появлением нового типа хозяйства стали более доступны соль, жиры, сахар. При этом физическая активность снизилась. Организм человека настроен на то, чтобы эффективно  поглощать и сохранять соль, сахар,  и жиры – те вещества, которые у охотников-собирателей были в дефиците. Это обеспечено генетически. И те варианты генов, которые раньше были полезны, потому что позволяли сохранять дефицитные вещества, в современном обществе стали факторами риска болезней (гипертонии, атеросклероза, диабета), развитие  которых провоцируют соль, жир и сахар, если их количество избыточно.

  Оседлость сама по себе привела к снижению физической активности, что несомненно повлияло на многочисленные болезни, которые у нас появляются естественно на протяжении веков, и они, безусловно, свойственны здесь сидящим.  И если в дикой природе человек отличался физической активностью, то она и определяет физическое здоровье на протяжении всего периода существования индивида. У нас это здоровье уже нам недоступно, потому, что физическая активность недостаточна.

  Развитие животноводства привело к тому, что человек столкнулся с инфекциями, которых не было в дикой природе. В частности, туберкулез, это болезнь, которая пришла к нам от домашнего скота. Последняя из наиболее известных болезней, распространение которых опосредованно домашними животными, это птичий грипп.

Рост плотности населения, особенно с появлением городов, привел к тому, что стали возможны эпидемии.  Надо сказать, что эти болезни, например чума, за одно поколение могли уничтожить до 90% населения в данном месте. Это очень большие колебания численности населения. Важно, что в условиях эпидемии люди с разной генетической конституцией, будут выживать с разной вероятностью. Это и будет приводить к повышению среди выживших частот генов, определяющих более высокую устойчивость к возбудителю, а также генов, сцепленных с генами устойчивости. Таким образом, мы наблюдаем эволюцию биологическую как следствие, изменения человеком условий своего общественного существования.

  В чем здесь специфика человека как вида? В том, что он сумел резко увеличить свою численность и плотность. А эта плотность позволяет инфекциям распространяться быстро. В эволюции общества появляются пути переноса инфекции от очага эпидемии не существовавшие до этого в природе: это торговля и торговые пути, обеспечивающая перенос инфекции с носителями во все концы континентов. Появляются новые, почти моментальные способы перемещения носителей заболевания — автомобили, поезда, самолеты. Инфекции распространяются быстро и повсеместно, появляются уже пандемии, которые для обитателей дикой природы или первобытного общества были невозможны. То есть факторы, которые создал человек развитием общества — высокая плотность населения и мобильность, недоступная дикой природе,  начинают действовать катастрофически. Выживание человечества обеспечивается за счет генетического разнообразия в популяциях, иначе люди бы вымерли.  Конечно, кроме генетических изменений и биологической эволюции, происходят и культурные изменения. Например, эпидемии холеры были ограничены введением санитарно-гигиентических мер, развитием общественного здравоохранения.

  Изменение ландшафтов в результате земледелия привело к появлению и массовому распространению малярийного комара в тропических и субтропических зонах. Этот комар является источником малярии (в нем содержится соответствующий возбудитель – малярийный плазмодий), и в этих местах человек имел шанс исчезнуть, если бы не приобрел достаточно массовую устойчивость благодаря распространению защитных мутаций. Правда, за эту устойчивость пришлось платить высокую цену – часть детей, получивших мутации от обоих родителей, и от мамы, и от папы, имеет тяжелую анемию и погибает в раннем детстве (сейчас существуют препараты, позволяющие продлить их жизнь).  Основная часть людей из районов, в которых распространена малярия, имеет только один мутантный ген, который защищает их от малярии. Другой ген у них немутантный, что обеспечивает их жизнеспособность. То есть люди создали определенный тип земледелия и тем самым создали условия для массового распространения болезни. Это угроза существованию человека как вида на данной территории. Популяция ответила повышением частоты гена устойчивости к данному заболеванию. Это пример микроэволюции человека как ответ на условия среды, сформированные самим человеком.

Примером того, как человек меняет среду своего обитания, и затем приспосабливается к этим изменениям генетически, является способность к усвоению цельного молока. На севере Европы 95% людей могут употреблять цельное молоко, а, например, в Японии таких людей только 2%. Способность пить цельное молоко определяется наличием в кишечнике фермента, расщепляющего молочный сахар. Дети всех народов способны пить молоко, иначе бы они не выжили. У них активен ген, контролирующий синтез данного фермента. Однако с возрастом этот ген выключается, и выработка фермента прекращается, и цельное молоко начинает вызывать неприятные симптомы.  Но в Европе ген продолжает работать не только у детей , но и у многих взрослых. В России, как показали исследования моей лаборатории, более 30% населения не способны усваивать молоко по генетическим причинам,  а около 70% — способны. Способность сохранять синтез фермента во взрослом состоянии определяется единичной мутацией в геноме человека. С появлением животноводства, когда  молоко стало доступно и взрослым, не только детям, эта мутация оказалось ценной, она позволяла взрослым пить молоко. На территории Европы анализ костных останков, примерно 5-7 тысячелетней давности, показывает, что все эти люди не способны были усваивать молоко. То есть этот признак распространился позже. Интересно, что изучение генетического разнообразия крупного рогатого скота показало, что наибольшее разнообразие на севере Европы, в тех местах, где встречается наибольшая частота способности усвоения цельного молока взрослыми людьми. По-видимому, это места, где молочное скотоводство развивалось наиболее интенсивно. Молоко здесь могло быть в какие-то периоды  действительно  важным продуктом, необходимым для выживания людей. Именно в северных широтах молоко наиболее важно, так как его потребление в условиях недостатка УФ облучения помогает эффективному усвоению кальция, что снижает вероятность рахита. Градиент частот встречаемости признака (способность взрослых пить цельное молоко) в Европе соответствует градиенту интенсивности ультрафиолетового излучения, т.е. от  северо-запада к юго-востоку Европы. Таким образом, развитие культуры молочного скотоводства создало условия для микроэволюции, смены одного генетически контролируемого признака (неспособность к усвоению молока) на другой (способность к усвоению молока взрослыми).

  В связи с разнонаправленностью эволюции в разные периоды развития человеческого общества возникает неопределенность в постановке стратегических целей евгенических мероприятий (независимо от возможности и приемлемости этих мероприятий). Если мы знаем, какие гены нам вредны сегодня, то мы стремимся от них избавиться. Например, это те гены, которые являются факторами риска гипертонии, болезней сосудов, диабета, и многие другие. Но ведь это те же самые гены, которые в дикой природе нам были крайне необходимы. Мы от них не успели избавиться, и может быть, к счастью. Если нам еще предстоит вернуться в дикую природу, там они нам очень пригодятся. А идея евгенических мероприятий, в  общем-то, направлена на преобладание каких-то определенных генов, которые сделают существование человека более комфортным сегодня. Однако,такие мероприятия, возможно, снизят шансы человека на выживание в будущем. Поэтому более целесообразно не менять «вредные гены» на «не вредные», а подобрать условия среды, в которых они не будут вредными. Например, есть меньше жирного, сладкого, заниматься  зарядкой, принимать витамины. Т.е воссоздать те условия, к которым человек был приспособлен генетически на протяжении десятков тысяч лет своего существования как существа общественного.

  Генетические популяционные исследования дают очень интересные данные по распространению культуры на Земле. В частности, пару десятков лет назад основной точкой зрения на то, как распространялось земледелие в Европе, было то, что оно пришло из плодородного Юга вместе с людьми, которые владели этим типом материальной культуры. Однако сегодняшние исследования генетической структуры населения, которые особенно тщательно проводились в Европе, показывают, что 80% населения Европы – это потомки матерей, которые уже обитали в Европе, как минимум 11 тысяч лет назад. Т.е. экспериментальные данные показывают, что основная часть населения сегодняшней Европы соответствует населению, которое проживало там до прихода земледелия. Следовательно,  земледелие распространилось как перенос культуры, технологии, а не как процесс распространения людей, сменивших донеолитическое население: 80% людей, живущих в Европе – потомки тех, кто жил там до прихода земледелия, а  20%, возможно, пришли с Ближнего Востока и принесли культуру земледелия. Генетические исследования позволяют проверить закономерности распространения культуры – происходит ли это распространение вместе с носителями культуры (и тогда распространение культурных инноваций коррелирует с распространением генов), или может быть передано без перемещения больших масс населения (и тогда корреляция с генами отсутствует).

  Таким образом, генетика создает основу как для проверки гипотез,  существующих в гуманитарных науках так и для создания новых гипотез для проверки самими гуманитарными науками.


[1] Так в 1989 г. возникла общегосударственная программа «Об ускорении развития приоритетных направлений генетики, в структуре Академии наук был создан новый  Институт биологии гена, и выделены огромные средства на реализацию этой программы.